— Ну, что
ты мам, перестань…
В моей
семье было не принято демонстрировать родительские чувства к
ребенку. Отец никогда меня не бил (даже после того случая с
рыбалкой), но никогда и не обнимал, И мать, не упомню, чтобы
обнимала или целовала меня. Если только тогда, когда был уж совсем
маленьким. Нет, вру. Когда я в армию уходил, то обняла и
поцеловала. Да и я сам не стремился заполучить родительскую ласку и
не считал, что я недолюбленый или недоласканый. Я ж не девчонка, в
конце концов. Знал, что папа и мама меня любят, зачем это
демонстрировать лишний раз?
— Ванечка,
голова не болит? — спросила матушка, слегка отстранившись от меня
и, принявшись осматривать и ощупывать мою голову.
— Да нет,
не болит, — неуверенно отозвался я. Неуверенно, потому что болеть,
вроде и не болела, но кружилась и вообще, все было как-то странно.
Так, словно бы на тренировке пропустил удар. Нет, удара я никакого
не пропускал, иначе еще бы в ушах шумело, да и на ногах я бы не
устоял.
Повернувшись к отцу, женщина укоризненно покачала
головой.
— Ты,
Александр Иванович, мог бы серьезный-то разговор на потом отложить.
Может, мальчика надо врачу показать?
— А зачем
врачу? — оторопел отец.
— Ты что,
не знаешь? — возмутилась матушка. — Кучер не сказал, что коляска
опрокинулась, когда со станции ехали и Ванечка выпал? Может, у него
сотрясение?
Теперь
настал черед беспокоиться отцу.
— Иван, ты
как? — спросил он, а потом повторил вопрос супруги: — Голова не
кружится? Не тошнит?
Отец тоже
принялся ощупывать мою голову. Не отыскав ничего,
крякнул:
— Так
ничего страшного. Кто из нас из коляски не выпадал?
— Ага,
если пьяным ехать, — парировала матушка. — А пьяный-то и с коня
навернется, ничего не станется.
— Оленька,
отродясь пьяным не был, и из коляски спьяну не выпадал, — обиделся
отец. — А с Иваном, ежели что и случилось бы, так
увидели.
Кажется,
матушка успокоилась относительно здоровья сына.
— Ванечка,
ты, наверное, голоден?
— Папенька
меня чаем поил, — сообщил я.
— Чай — не
еда! Саша, почему ты не отложил разговор на потом? Мальчик голоден!
Умываться — и к столу!
Куда
умываться-то идти? А тут уже какая-то женщина в фартуке повела меня
вниз, где в закутке рукомойник, вроде тех, что в деревнях до сих
пор висят. Сует полотенце. Я бы еще кое-куда сходил, но это,
оказывается, чуть подальше. Вишь, позабыл студентик родительский
дом, не помнит, где и что.