- Ну да. Только скучно тут… мне из лазарету не велено выходить,
ну, чтоб чего не приключилось, а то Метелька Косоротов злой на
меня. Их же розгою выпороли, а ему, как зачинщику, больше других
досталось. И лечить Евдокия Путятична не велела, за нарушение
порядку. А потом вовсе в карцеру отправили. Он там. А я тут…
Потому что у Косоротова дружки наверняка имеются.
- А чего вы не поделили-то?
Может, конечно, статься, что дело не в делёжке, а во власти,
которую указанному Косоротову надо было отстоять во что бы то ни
стало. И нет лучше способа самоутвердиться, чем загнобить того, кто
слабее.
- Ну… он же ж не простого звания. У него тятька при храме
Новоспасском ключником был, а маменька вовсе из купеческих, только
померли в том году. А его вот сюда… я же ж байстрюк и незаконный. И
ещё… не из божьего люду.
Мда, проблемы выше моего понимания.
И по печали, которую ощущает Савелий, а заодно и я, понимаю, что
тему надобно менять.
- Расскажи-ка, Савелий, для начала… какой сейчас год-то?
- Так… тысяча девятьсот шестьдесят третий, - сказал он с
удивлением. – Аккурат скоро императорские именины. Пятьдесят лет
государю-батюшке будет, дай ему Господь долгих лет…
И поклонился куда-то в угол, где меж двух светящихся квадратов
виднелся третий, тусклый. По размеру он был чуть больше икон.
Портрет?
Того самого государя-батюшки?
Я же снова в ступор впал.
Шестьдесят третий? Тысяча девятьсот… государь батюшка… с другой
стороны, Громов, ну кому еще столицей-Петербургом править, как не
государю-батюшке-то?
- Евдокия Путятична говорила, что, ежели будем вести себя
хорошо, то свозит нас в город, на гуляния. Ярмарку обещали большую.
И ещё дамы приедут, попечительницы, из комитету благотворительного.
Пряники раздавать будут. Мне сказали, что каждый год на
императорские именины раздают. А ныне ж не просто так, этот… как
его…
- Юбилей? – подсказал я.
- Точно! – Савка обрадовался. И тут же огорчился. – Меня,
небось, спрячут…
- Почему?
- Ну… негоже ублюдка благородным дамам показывать.
Глава 3
«В Сосновицах сегодня днем на горизонте показался военный
немецкий аэростат. Пролетев над Сосновицами и Клементьевым,
аэростат полетел обратно в
Германию»[1].
Вести.
Снова посетитель.
Братец мой. Единокровный. По пареньке. Самого папеньки давно уж
нет, а братец ничего. Стоит. Пыхтит. Дышит праведным гневом. Сам
тощий носатый и в очках кругленьких. Волосы седые на пробор.