В самом сердце резиденции, в
роскошном зале с высоченными сводами и колоннами из красного
яшмового камня, царило гнетущее напряжение. Норбан Грис, патриарх
южной ветви школы, нервно вышагивал из угла в угол, прожигая пол
яростным взглядом. Причем делал это буквально, ведь для практика
его ступени Возвышения многие вещи становятся совсем не
фигуральными.
— Дорогой, прошу тебя, успокойся, —
ласково произнесла Вейна, его супруга, протягивая к мужу изящную
ладонь. Ее миловидное лицо было искажено тревогой за мужчину.
Норбан лишь отмахнулся, продолжая
расхаживать взад-вперед. Сквозь плотно сжатые губы вырывалось
тяжелое горячее дыхание, похожее на рык разъяренного зверя. Гнев
витал в воздухе, спрессовываясь вокруг него в душные клубы
пламени.
За массивной дверью из красного
дерева раздавались приглушенные крики: то вскипающие в безумной
ярости, то замирающие в безысходности. Стоны мучительной боли
резали слух, заставляя Норбана содрогаться каждый раз.
— Как он… — процедил сквозь зубы
патриарх, останавливаясь как вкопанный. — Мой сын… мой
наследник!
Вейна двинулась было к нему, но в
этот миг створки двери распахнулись, и на пороге показался старик в
зеленой мантии целителя. Его лоб был покрыт каплями пота от
напряжения, а взгляд утомлен.
— Уважаемый Норбан, — низко
поклонился лекарь, не смея поднять глаз и не зная, как лучше
подобрать слова. — Состояние молодого господина Сориндара…
неутешительно.
Норбан судорожно расправил плечи,
готовясь выслушать неприятную весть стойко, как и полагается воину
его положения.
— Все наши усилия тщетны, —
продолжил целитель, тяжело вздыхая. — Изуродованное тело вашего
сына не поддается ни одному из наших методов лечения. Даже самые
редкие и ценные духовные травы не имеют над ним власти. Мы сделали
все возможное, дабы хоть как-то облегчить его муки, но… я полагаю,
ваш сын подвергся какому-то сильнейшему проклятью, которое можно
снять, лишь убив практика, что наложил его. А до тех пор ему
придется пить пилюли, приглушающие боль.
Последние слова старика повисли в
гробовой тишине. Норбан застыл, сжимая кулаки с такой силой, что
ладони запылали алым заревом. Да и рядом с ним невозможно было
находиться.
— Неприемлемо! — взревел он, швыряя
в стену горсть огненных шаров, причем в его случае это было сделано
непроизвольно, просто из-за его эмоций и воли. Каменная кладка
расплавилась, источая едкий запах палёного. — Мой сын — лучший из
«Фениксов»! Ведь его ожидали великая слава и успех! А теперь…