"Может, это и к лучшему – смотреть здесь не на что, только
глаза окончательно разъест", – подумал Николай.
– Эй, ну как ты? – раздался голос из-за двери.
– Спасибо, неплохо. Во всяком случае, мои раны
продезинфицировались. Здесь все микробы подохли. – Николай помолчал
и закончил: – Чего и вам желаю.
– Смотри-ка, а он ещё может острить. Значит, не
перевоспитался. В таком случае, посиди ещё, подумай, скажем, о
смысле жизни.
– Подумай лучше сам об этом, потому что когда я отсюда
выйду, у тебя на это не останется времени.
– Ну-ну, – только и сказал голос, и послышались
удаляющиеся шаги.
Николай скрипнул зубами от бессильной злости и
приготовился ждать. И он ждал, задыхаясь от запаха хлорки, в
маленькой провонявшей камере размером метр на метр. Через двое
суток камеру очистили от хлорки, а ещё через день его выпустили из
карцера ослабленного, голодного, с воспалёнными глазами и слизистой
оболочкой рта и обозлённого на всех и вся. У входа в здание
комендатуры Николая встретил сержант Егоров.
– Хорошо начинаешь службу, солдат. Хвалю.
– Не понял? – щурясь от яркого света, спросил
Соболев.
– Молодец, говорю, что не раскололся перед комендантом.
Держи, – сержант протянул ему пачку сигарет.
– А-а, – понимающе хмыкнул Николай. – Сдрейфил
тогда?
– Слушай, солдат, не доставай меня! Ты забыл про меня, я
забыл, что ты мне прикладом подъехал, на том и остановимся,
хорошо?
– А я и не забыл ничего.
С этими словами Николай коротко без размаха ударил Егорова
в подбородок. Тот рухнул, как подкошенный. Соболев запоздало
оглянулся по сторонам – к его счастью никто его выходки не видел.
Он вынул сигарету из пачки и, прикурив, сел рядом с Егоровым,
ожидая, когда тот очнётся. Наконец сержант застонал и
приподнялся.
– Я тебя за нападение под трибунал отдам, – прохрипел
он.
– Только попробуй, и твой пепел на родину отправят в
цинковом ящичке.
Егоров злобно посмотрел на Николая, подвигал вправо-влево
нижней челюстью, но промолчал.
– Веди меня в роту, да не вздумай фортели выкидывать,
иначе...
Николай не договорил, но в его голосе было столько угрозы,
что Егоров поневоле ужаснулся. Он молча поднялся, отряхнулся и
пошёл в расположение роты механиков. Николай, прихрамывая, зашагал
следом.
"Сволочь беззубая, ты ещё горько пожалеешь, что решил
зачислить меня в вашу роту".