В своем мире я умирала долго и мучительно, почти четыре года
борьбы, поиска увлечений – занять руки и мысли, отвлечься от ужаса
и болей, с которыми я теперь жила, химиотерапия, через год – еще
одна, операция, реабилитация, анализы-анализы-анализы…
И, в периоды кажущихся улучшений или ремиссии – вышивка и шитье,
вязание и лепка, прогулки-прогулки-прогулки… Конечно, мастером я не
стала ни в одном виде рукоделия. Более того, иногда я швыряла
очередную работу в стену и рыдала…
Светлана стойко сносила мои капризы и быстро находила мне новую
забаву для рук. Раньше даже не знала, что столько разных видов
ручной работы существует. Я пробовала карвинг и резьбу по воску,
собирала искусственные цветы в разных техниках и вышила крестиком
подушку. Да, кривовато, но честно, я ею гордилась.
И всегда рядом была моя Светлана. Иногда, когда мне становилось
лучше, я даже подходила к компу и болтала с ее детьми, с мамой и
любопытной соседкой Лесей, которая частенько прибегала на посиделки
узнать «за столичную жизнь». Порой я думала, что Света, ее мама и
ее дети для меня – некое подобие семьи.
Как только выяснился диагноз, где-то вдали исчез Игорь, начали
быстро таять подруги и знакомые…
Я тогда даже удивиться не успела, как поняла, что осталась
совсем одна. Нет, я не могу их осуждать. Наверное, страшно было
смотреть на меня, когда после второй химиотерапии я осталась лысой
и весила, при моем росте метр семьдесят три всего сорок шесть
килограмм. Так что я вполне могу их понять.
На Свету я и оставила завещание. Пусть и моя, и родительская
квартиры достанутся ей. В гроб с собой не заберу, а ей, Светланке
моей, еще мальчишек поднимать.
Последние дни я почти не помню – слишком редко приходила в
сознание, потому и не могу сказать, сколько их было, этих последних
дней…
Я приходила в себя медленно, какими-то урывками, испытывая от
этого тягучее сожаление. Там, в той темноте, где я была, ощущались
покой и умиротворение. Я не хотела возвращаться…
Проблески сознания становились чаще и в какой-то момент я начала
видеть и чувствовать. Странным было всё – сероватый свет, льющийся
из окна, слабый запах моря и весьма заметная качка: я видела, как
колышется в стеклянном графине, стоящем на прикроватном столике,
какая-то темная жидкость.
Однако, самым странным было даже не это. Рядом со мной на
кровати похрапывала моложавая женщина, с каштановыми волосами. Рот
её был чуть перекошен, с уголка губ на подушку стекала тонкая
ниточка слюны. Кто она?! Почему мы в одной кровати?