Мы поняли, что аудиенция закончилась. Собрались раскланяться и
удалиться. Но нас прервали. В зал вошел среднего роста офицер.
Полковник с флигель-адъютантским аксельбантом. Я догадался, что это
князь Дадиани. Его кавказская внешность, глаза слегка навыкате и
чуть смуглая кожа недвусмысленно свидетельствовали о кавказских
корнях.
Он обменялся кивками с князем Султаном и затеял обмен репликами
с тещей на французском. Неожиданно обрушился на меня:
— Как унтер-офицер моего полка мог позволить себе явиться во
Дворец в столь похабном виде?! Где мундир?! Почему с бородой?!
Немедленно в Манглис[2], в казармы полка, и носу оттуда не
казать!
— Успокойся, Александр Леонович! – вмешался князь Султан. –
Во-первых, не унтер, а прапорщик. Барон Розен изволили пожаловать.
Во-вторых, обер-офицер прикомандирован к секретной части и
готовится к ответственной миссии. Вот любишь ты, не разобравшись,
кидаться в атаку. У Паскевича научился, пока при его штабе
служил?
Дадиани запыхтел, как бык, выпускающий пар. Покраснел.
— Не дело так службу начинать! В любом случае, изыщите время
посетить полковую канцелярию. В корпусном штабе найдете полкового
адъютанта Золотарева и отправляйтесь с ним в Манглис, – Хан-Гирей
попытался снова вмешаться, но Дадиани замахал руками. – И слушать
не желаю!
Он резко развернулся и выбежал из зала. Хан-Гирей только развел
руками.
… От Дворца наместника до штаба на Эриванской – рукой подать.
Бог миловал, дождей за прошлую неделю не было, как и риска утопить
в грязи наши чувяки. Шли с Хан-Гиреем молча. Каждый думал о своем.
Я – о том, как ловко подцепил на крючок баронессу. Теперь лишь
оставалось уговорить Бахадура побыть в роли Петрушки.
— Вон нужный вам адъютант! – прервал мои размышления Хан-Гирей,
указывая на офицера в темном парадном мундире вместо летнего белого
холщового кителя, в белых панталонах и кивере в форме высокого
ведерка, украшенного смешным помпоном. На огромном медном двуглавом
орле на кивере красовалась цифра 4. Полковник его окликнул. –
Поручик Золотарев!
Офицер, приложив два пальца к козырьку и придерживая полусаблю
на боку, почти бегом подбежал к нам и отрапортовал. Его широкое
веснушчатое лицо с курносым носом и белокурым чубчиком светилось
каким-то юношеским озорством и необычайно к себе располагало.