Дзинь-дзинь, дзинь-дзинь!
Ноги не слушаются. Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Стоять… не
падать…
Плим…
Ванечка спрыгнул!
До свидания, малыш
Я упал, а ты летишь
Ну и ладно улетай
В рай
Твою же мать! “Агата Кристи” вспомнилась не вовремя… Ванечке
конец. Собаке конец. “Агате Кристи” тоже конец. Всем конец… Я
поворачиваю голову и вижу источник сумасшедшего звона. На меня
несётся красный лупоглазый трамвай.
Я и сам, я и сам
Назло врагам
Буду там
Дзинь-дзинь…
– Ром, Ромыч! Вставай, мать твою!
– А он дышит хоть?
– Может, скорую?
Меня тормошит сразу несколько рук, и от этих движений голова
раскалывается, будто по мне проехался каток. Блин. Не каток, а
трамвай! Капец. Значит я выжил. Похоже, да. А страху-то, страху-то
было…
– Ты дебил? – злится кто-то. – Давай ещё ментов до кучи, чтоб
нас тут всех разом накрыли.
Где-то на фоне всего этого различаю голос неутомимого
Кузьмина:
Нет я не верю, что это все нельзя вернуть
Нет я не верю, что нет просвета в этой тьме
Нет я не верю, что только в бедах жизни суть
Нет я не верю, что нет счастья на земле…
Капец, кассета по второму кругу пошла. Морщусь. Наверное, меня
обратно в ветеринарку притащили. Или в депо. Нет, точно, в
ветеринарку. Ещё Кузьмин не допел…
Чувствую, как по лицу медленно катится капля. Надеюсь, не
позорная слеза. С трудом поднимаю руку и трогаю след. Холодный.
Провожу выше – на лбу лежит несколько кусочков льда.
От прикосновения они разлетаются, по шее текут отвратительные
холодные струйки. С первой помощью дело у Антохи поставлено из рук
вон плохо… Как же они кошаков реанимируют и прочую живность?
– О, шевелится!
– Это инстинкты! Курица тоже без башки ещё бегает.
Волной проносится громкий ржач. Нет, всё-таки, в депо…
Голоса незнакомые, и среди них явно нет ни Кира, ни Антохи. Ну
да, они же не знают, наверное… Хотя могли же видеть или
слышать.
– У Романыча башка-то на месте, – встревает неуверенный бас.
Походу ещё какой-то Романыч пострадал. Вагоновожатый,
наверное.
– Льда ещё принесите! – к мужскому хору подключается женский
резкий и въедливый голос с командными нотками. – Разорались,
бестолочи. В зале услышат!
Как электродрель. На удивление, гул в комнате становится тише.
Толпа переходит на шипящий шёпот.
– Ромыч, вставай, говорю! – меня хватают за край рубашки, слегка
приподнимают и бросают обратно.