— Игорь, вы серьёзно думаете, я
скажу вам, где находится Марина?
— Мы будем очень вам благодарны,
если поможете нам.
— Я не знаю, — сказал Дмитрий
Дмитриевич. — Есть протокол защиты. Телепортация. Она может быть за
границами Империи. И далеко не в каждой точке телепортации будут
свои люди. Она запросто может быть мертва.
— Наши люди уже занимаются поисками.
А пока, Ваше Величество, подпишите все необходимые документы.
— Это бессмыслица какая-то.
— Нет, — проскрипел заговорщик. —
Всё равно смонтированная при помощи новейших технологий картинка
уже подаётся по всем телеканалам. Правильная картинка. Всё устроено
так, что заговорщиками явились Великие Князья, старые рода, и
только мы с уважаемым князем Демьяниным спасли вас от переворота.
Ведь так?
Сжавшийся под столом в
противоположном углу зала молодой парень — третий живой человек в
зале — отчаянно закивал.
— Игорь… я до сих пор разительно не
понимаю, зачем вам сдался этот чёртов сухой закон! Ну это же
мракобесие! Средневековая охота на ведьм! В стране остался всего
десяток винокурен, для простых людей алкоголь всё равно — яд.
— Потому что эликсиры мешают нам
вести дела, мой государь. И вам — тоже мешают. Вы погрязли в
големно-эликсирной экономике. Проще всего будет искоренить,
уничтожить всё производство элитных вин, и одновременно запретить
обращение и хранение всех спиртов внутри всех сословий. Уже спустя
несколько лет запасы эликсиров будут исчерпаны, и тогда…
— Ну не может же такого быть, чтобы
все были на вашей стороне?!
— Что? Да все, с нами, все.
— И гренадёрский полк с вами?
— И гренадёрский…
— И балтийская эскадрилья
экранопланов?
— И она тоже. С нами все
подразделения в столице. Да вы подписывайте, подписывайте…
* * *
Слова про сухой закон я тогда
пропустил мимо ушей. Куда важнее был вопрос с Великой Княжной.
Сперва я попытался включить оптимизм.
— Может, она сохранит всё в
тайне?
— Да конечно! Ты хоть представляешь,
сколько за ней средств слежения? И элементали, и что-то
техническое. Вы хоть предохранялись? — вздохнул дядя.
— Я ж забыл всё. Но вроде бы видел
кой-какие изделия.
— Изделия? А, ты про это. Ну и что
делать-то будем?
— А что, если это любовь? — мрачно
озвучил я.
— Любовь? — не то усмехнулся, не то
умилился дядя. — Любо-овь. Да уж конечно! Наше племя, конечно,
склонно к романтике, но тебе не пятнадцать лет. А двадцать два.
Поздновато уже о таких материях говорить всерьёз, не находишь? И
даже если представим, что она вдруг в тебя влюбилась, ты же в
курсе, что тебе не простят это?