Я похолодел и одеревенел.
Мне не дали позвонить Аише. Не дали
даже в руки взять телефон. Будто я был мешок с картошкой – меня
просто выволокли из квартиры и погрузили в полицейскую
автомашину.
…В следственном изоляторе я подвергся
утонченным издевательствам и оскорблениям.
Пузатый майор орал на меня. Обзывал
«анархистской свиньей». И требовал, чтобы я во всем признался.
Потому что – мол – Петр и Иван все равно меня выдали.
К чести моей: я не раскололся.
В свое время я читал о подлом
полицейском трюке. Революционеру говорят: «Твои товарищи от тебя
отреклись» – хотя это не так – чтобы морально сломить
«преступника».
Я отвечал майору, что скажу
что-нибудь только в суде – когда увижу моих друзей. То требовал, то
чуть ли не умолял дать мне позвонить жене.
В изоляторе меня держали неделю.
И это было только начало моего страдного пути.
Получилось, как я предполагал: я
пожал руки Петра и Ивана в зале суда – куда нас доставили прямиком
из следственных изоляторов.
Мои товарищи выглядели усталыми и
помятыми. Но держались молодцами.
Мы торчали в «обезьяннике» –
отгороженные от публики решеткой. Зал наводняло приличное
количество людей: какие-то дядечки в пиджаках и при галстуках,
тетеньки чуть ли не в бальных платьях, полицейские. Обиженным
волчонком сидел в углу тот худосочный нацик – которого я угостил
парой оплеух.
Одной из последних в зале появилась
Аиша. Бледная, дрожащая – она напоминала лилию на ветру.
Слов нет – какая буря поднялась в
моей душе, когда я увидел жену. Как заныло мое сердце!..
Я ведь был так виноват перед
Аишей!..
А она?.. Она нашла в себе силы
улыбнуться мне. Помахать мне ручкой.
Жирный судья – пыхтя и отдуваясь –
поднялся на кафедру. Позорное разбирательство началось.
Честно признаться: я надеялся, что
нас не будут строго карать. Попугают – и отпустят. Но провидцем
оказался Иван – который мрачно бросил:
- Что было в изоляторах – цветочки.
Теперь от нас просто так не отлепятся.
Прокурор требовал признать нас
террористами и бросить в тюрьму на какие-то дикие сроки.
Что должна была чувствовать Аиша –
слушая страшные прокурорские речи?..
Защищал нас – из любви к искусству –
некий бойкий адвокат. Член социалистической партии.
Он напирал на то, что «мои
подзащитные не вполне вменяемы». Потому – «о заключении в тюрьму
невозможно и говорить».