Да, я следил. Опять. Просто потому, что хотел убедиться, что она
предательница. Был уверен, что теперь с ней на стадион будут
приходить её дружки. Они будут летать вместе. Но она всегда была
одна. Садилась на верхней трибуне, смотрела вдаль долго-долго и не
тренировалась, как будто просто ждала чего-то. И так хотелось туда.
Но это запрещено. Навсегда.
За день до того, как выпал снег, Грейнджер взлетела так высоко,
что было страшно. Она превратилась в крохотную точку, была очень
далеко, а мне казалось, что я вижу её развевающиеся кудри, весёлую
улыбку. Хотелось сесть на метлу и лететь. Устроить гонку. Грейнджер
стала так уверенно держаться на метле, но на уроки полётов всё
равно не ходит.
А когда выпал снег, она больше не приходила на стадион. На белом
фоне её было бы видно из любого окна замка. Наверное, решила, что
не стоит быть на виду у всех. Теперь вижу её только на занятиях или
в Большом зале.
Ещё она любит библиотеку. Может копаться на полках по полчаса,
долго читать и перечитывать одно и то же. Её друзья обычно с ней
туда не ходят. Я видел однажды, как она вынырнула из Запретной
секции. Нам велено сообщать об этом учителям, ведь это нарушение.
Но я никому не сказал. Мы столкнулись между рядами стеллажей. Она
крепко прижала к себе какую-то книгу, опустила глаза и так крепко
сжала губы, как будто боялась сказать хоть слово. Меня это так
разозлило.
— С дороги, Грейнджер, — прорычал я, а она взглянула так, что
сердце остановилось. Потом приподняла подбородок и сказала:
— Не груби, Малфой! Ты не такой.
— Откуда тебе знать, какой я, — ухмыльнулся я и пошёл
дальше.
Готов поклясться, что она оглянулась и буравила взглядом мою
спину, пока я не убрался подальше.
Что это за жизнь? Почему нельзя как раньше? Просто жить и не
думать ни о Грейнджер, ни о её мерзких дружках. А самое ужасное,
что мне стало безразлично, с кем она дружит. Я просто хочу её
видеть. Видеть и ненавидеть. Хочу видеть, как она плачет и смеётся,
как она умничает и замолкает, когда профессор Снейп обрывает её на
полуслове. Она невыносимая, но почему-то я просто хочу её
видеть.
30 декабря.
Быстрее бы кончились эти каникулы. Мне кажется, что от общества
Грега и Винса я скоро совсем… как это отец говорил? Слово такое
сложное, но классное. Я с ними совсем… деградирую, точно! Иначе не
скажешь. Дни тянутся так медленно, что можно умереть со скуки.
Почему раньше было не так? Наверное, раньше мы просто были меньше,
даже играли. А сейчас они кроме коллекционирования волшебных
карточек и обжираловки ничем не занимаются. На мётлах гонять не
хотят, холодно, видите ли! А по дому отец не разрешает. Запретил
категорически — вазы, картины, скульптуры. Вдруг разобьём
что-нибудь! А Репаро на что? В волшебные шахматы играть не хотят,
всё равно проиграют, никакого интереса. Пару дней назад Паркинсон с
матерью была, хоть какое-то разнообразие, хоть светскими сплетнями
поделилась.