Первым порывом было вернуться и отдать их обратно. Она
стихийница короля, а не побирушка, ей не нужны чужие деньги!
Но она, конечно, не вернулась. Во-первых, служивый наверняка
обиделся бы на этот жест: не похоже, чтобы он был из тех, кто
пожалеет о порыве благотворительности. Во-вторых, чужие деньги были
на самом деле совсем не лишние, потому что своих у Ольши не было ни
монеты.
Вообще почти ничего не было своего. Куртка, ботинки на толстой
подошве — всё с чужого плеча, всё вымаранное, несвежее, дырявое или
прожжённое. Неудивительно, что служивый подумал про неё дурное.
Неудивительно, что король не хочет пускать таких людей внутрь
рубежа.
Серый Дом был и правда — серый. Двухэтажная неприветливая
постройка и глухие сараи, прилепленные к ней боком. От дома вкусно
пахло чем-то съестным, и Ольшу мгновенно замутило. Сразу у входа
здесь стоял стол, от него уходила крутая лестница наверх и двери в
зал, а за столом скучал сам местный хозяин.
— Нанимать или наниматься? — лениво спросил он, смеряя Ольшу
взглядом.
— Наниматься, — хрипло ответила она.
И выпутала из воротника крупный жетон: имя, звание, символ огня
и уровень силы. Военные жетоны зачаровывали при королевском
институте, они не тускнели со временем, а снять их нельзя было даже
с трупа.
Хозяин подслеповато прищурился, вчитываясь в знаки.
— У нас приличное заведение. Койка на сутки, полотенце и мойка —
восемнадцать лёвок. Приведи себя в порядок, там поговорим.
Ольша молча выложила на стол четвертак, а потом ссыпала в карман
семь мелких монеток сдачи.
В самом Сером Доме на втором этаже были комнаты-одиночки,
приличные, с горячей водой и постельным бельём. Те, кто не мог
позволить себе этой роскоши, останавливались в сарае-казарме с
полками в два ряда и холодным душем.
Впрочем, какая разница, что вода холоднющая и течёт едва-едва?
Здесь никто не стоит над душой с часами, а Ольша так привыкла
дышать силой, что иногда кажется, она больше не умеет по-другому.
Крупный обмылок на верёвочке порядком похудел за то время, что она
смывала с себя недельную грязь, вымывала из сосулек волос дорожную
пыль и пепел, стирала одежду и просто тёрла, тёрла, тёрла кожу до
красноты.
Часть волос пришлось отчекрыжить ножом. Отмытые ботинки на вид
почти ничего, на высушенных силой тёмных штанах были слабо заметны
подпалины, а массивную куртку царапины и огрехи больше украшали,
чем портили. А вот когда-то светлая рубаха была вся в
чёрно-буро-красных разводах и только с одним рукавом, и это вряд ли
считалось порядком.