Утро Лючии начиналось традиционно: ее умывали, одевали и после легкого завтрака оставляли одну. Она любила это время суток. Здесь, в тайной комнате, ключ от которой хранился только у хозяйки покоев, вдовствующая королева чувствовала себя защищенной. Она саму себя сравнивала с жемчужиной, покоящейся в уютной раковине, и любое посягательство на извлечение ее из этой раковины воспринимала болезненно.
По заведенному еще покойным супругом порядку королеву нельзя было тревожить ни под каким, даже самым срочным, предлогом. Двери в ее покои в любом случае остались бы наглухо закрыты.
Кому как ни слугам знать добрый и даже робкий, совершенно не свойственный королевам, характер, но и они, сгорая от любопытства, гадали, чем же занимается Лючия в часы уединения. Они замечали, что всякий раз, покидая тайную комнату, королева выглядела на удивление молодо, словно с упорством мага-часовщика поворачивала время вспять. И это неизбежно порождало слухи.
- Вот помяните мои слова, наша тихоня не так проста, как вы думаете, - прачка жгутом скрутила выполосканную простыню и с силой отжала ее. – Когда меня только взяли во дворец, она была совершенно седой. А поглядите на нее сейчас.
- Седая?! Да не может быть! – краснощекая девка, перемешивающая в кипящем баке белье, оторопело уставилась на товарку.
- Может! Чем, по-твоему, она занимается в секретной комнате?
- Я слышала, что можно омолодиться, намазав на лицо икру жабы, - встряла третья, локтем вытирая со лба пот.
- Да чтобы Ее Величество да с икрой жабы на лице…
- Колдовство она там творит! Верное слово! – отжатая простыня тяжело упала в наполненный бельем ушат.
Однако, если бы кто из прачек решился подглядеть за Лючией, не нашел бы в ее действиях ничего необычного, что неизбежно привело бы к выводу, что все эти туманные разговоры про творящееся за закрытыми дверями волшебство не более, чем байки.
Вот и этим утром Лючия Фарикийская заперлась в тайной комнате и, устроившись перед зеркалом, с упоением водила гребнем, вырезанным из золотистого камня, по своим роскошным волосам. Его движения были плавны, и послушные ему локоны шелковой волной стелились по плечам.
- Ох, Теодор-Теодор, - королева, вздохнув, придвинулась к зеркалу, чтобы лучше осмотреть себя. Повернулась одной стороной лица, потом другой, проверяя, не пропустила ли прядь, которую время упорно окрашивало в ненавистный серый цвет. Но Пир, из которого был вырезан гребень, хорошо справлялся со своей работой.