– Ох, Мамору… Ты сам-то в это
веришь?
Напряженная тишина.
– Нет, – очень медленно и тихо. –
Нет, Усако, не верю.
– Вот и я не верю. И еще раз говорю
– это нечестно!
– Я больше не знаю, как это можно
изменить, милая. Я использовал все шансы… которых и так было
немного. Но всех сил, отпущенных мне, оказалось недостаточно.
Нельзя вернуть тех, кто ушел добровольно. Я пробовал – не
получилось.
– А если… мы попробуем вместе?
– Даже если мы активируем оба наших
кристалла, ничего не получится. Они бессильны против человеческой
воли.
– Конечно. Здесь нужна совсем другая
сила. Мы… должны их ждать. Очень-очень. И не сомневаться, что они
вернутся. Нельзя терять надежды.
– Я жду их уже тысячелетия,
милая.
– Ты просто неправильно ждешь. Нужно
верить.
– Верить?
– Ну да, верить, что все будет
хорошо.
Сдавленный вздох.
– Боюсь, что я… плохо это умею,
милая.
– Ничего, – улыбка. – Я умею. Я буду
верить за нас обоих.
– Усако…
Долгая тишина. Потом задумчивый
голос.
– Мамору? А ты что, совсем-совсем не
веришь, что чудеса бывают?
Тихий смех. Шелест плаща.
– Нет. Я знаю, что чудеса
бывают. Ты – лучшее тому доказательство, милая.
– Тогда помни, что я тебе сейчас
скажу. Все будет хорошо. По-настоящему хорошо. У всех нас.
– Почему ты так уверена, зайка?
– Ну… Я не знаю, почему. Просто…
знаю и все. Ты мне веришь?
Тишина.
– Да, малыш. Верю.
***
В это же время на другом конце
Токио.
… Ветер походил на коня,
сорвавшегося с привязи.
Опьянев от свободы, он скользил по
поверхности океана, неся горько-соленую свежесть далеко вглубь
острова, спиралью взвивался в небо, теребя сонные облака, разгоняя
их в мелкую влажную пыль. Он срывал охапки листвы со спящих
деревьев и кружил их в воздухе, ловя и вновь подбрасывая.
Ветер пел, плакал и смеялся.
Высокая светловолосая девушка вышла
на балкон, зажмурилась и откинула голову, слушая голоса ночи.
Глубоко вздохнула, вобрала в себя звонкий, игристый, как вино,
горьковатый воздух. Шальной ветер зарылся в ее волосы, растрепал
короткие пшеничные пряди, качнул туда-сюда раму балконной
двери.
Девушка вздрогнула, еще раз глубоко
вздохнула, к чему-то прислушиваясь. Потом медленно подняла ресницы,
и ее глубокие, чуть грустные глаза полыхнули яростным аквамариновым
огнем, вмиг помолодев на тысячи лет.
– Мичи, – тихо сказала она
подошедшей подруге. – Ветер меняется.