— Тишина! — прогремел великий князь.
— Судя по тому, что случилось дальше, его светлость куда больше
Романов, чем ваш сын! По крайней мере, он способен держать себя в
руках и не применял боевую магию в общественном месте.
Только это напоминание заставило
Павловича притихнуть.
— Напоминаю, сегодня решается вопрос
о том, кто из двоих ваших отпрысков отправится в Спецкорпус.
— Ваше императорское высочество, —
Дмитрий Павлович резко сменил тактику и перешел на умоляющий тон. —
Здесь вовсе нечего решать! Мою дочь готовили к другой службе —
династическому браку, светской жизни и воспитанию детей. Она вообще
не приспособлена к жизни курсанта! В то время как мой сын имеет всю
необходимую подготовку. Я прошу вас лишь смотреть на ситуацию
здраво!
Шереметева словно невзначай
переглянулась с Мещерским. Глава «Четверки» подался вперед.
— В этом беда, Дмитрий Павлович. Ваш
сын грубейшим образом нарушил закон, применив боевое заклинание
против… Екатерины Дмитриевны или Алексея Иоанновича — это не имеет
значения. Важно то, что тому было множество свидетелей, и, как бы
вы ни пытались, замять дело не получится. Вашему сыну будет
предъявлено обвинение, будет судебное решение и наказание.
— А закон о Спецкорпусе запрещает
принимать на службу курсантов, имеющих подобное прошлое, — добавила
Шереметева. — Статья восемнадцать, часть третья. Без обид,
почтенные Советники. Вы сами подписали этот закон.
А она все-таки не пальцем деланная,
эта Шереметева. Таки смогла продавить через Мещерского. Подобными
нарушениями занималась как раз «Четверка» — любые магические
провинности проходили через них. Не знаю, как генерал-лейтенанту
удалось договориться с Мещерским, но свое она получила.
Теперь было понятно, чего это глава
Павловичей скакал по личным встречам — пытался замять косяк своего
сына. Но не вышло.
Секретарь Рюмин тем временем рылся в
электронном планшете, и, найдя нужный документ, передал аппарат
дяде Федору.
— Все верно, ваше императорское
высочество. Вот, статья восемнадцатая. К соисканию не
допускаются…
Великий князь лишь скользнул
взглядом по тексту — я понял, что он давно все знал. И наверняка
накануне Павлович пытался убедить его на высочайшем уровне
ходатайствовать за провинившегося Павла. Но почему-то великий князь
решил не вмешиваться. Слишком дальняя родня? Или Федора Николаевича
они тоже достали своей заносчивостью, и так он решил поставить
зарвавшихся князей крови на место?