Машина везла меня за город, туда, где тихо и можно чуть
прибавить скорость.
– Я просто в ужасе от его слов. Он хочет забрать ребёнка у
матери. Ради чего? Эфемерного счастья? Он думает, что я прощу
измену, что смогу на всё закрыть глаза? Кто ему дал право
рассказывать своей любовнице о моём личном горе? Гад! Предатель!
Ненавижу! – в груди разливалась чёрная грусть. – За что он так со
мной? Небедный, умный, красивый, узнав, что я не могу иметь детей,
мог бы разойтись и найти себе вот такую Лиду, не унижая и не делая
мне больно. Как противно было слышать «Егорушка, любимый». Будто
пилой по душе прошлась… Боль-но-о…
С силой сжав наманикюренными пальцами кожаную оплётку, помешала
Вишенке повернуть руль. Взревев, словно раненый зверь, моя машина
всё же справилась с управлением и вписалась в поворот. Охнув, я
резко отпустила руль, та, подумав, что я хочу перехватить
управление, тоже перестала следить за дорогой, перед глазами что-то
сверкнуло, от испуга мне показалось, что под колёса бросился зверь,
я резко дала по тормозам. Вишенка, поняв, что мне совершенно нельзя
доверять управление, крутанулась влево и замерла на обочине.
– Извини, малыш, – погладив панель, вышла из машины. Обошла её и
возле правого переднего колеса в пыли заметила жёлтый увесистый
кругляш на цепочке. – Золотой? – удивлённо поинтересовалась сама у
себя.
Правой рукой, опираясь на капот, наклонилась, а левой подцепила
цепочку. Если бы не моё состояние, то, возможно, задумалась бы, а
что это такая странная и на вид старинная вещица делает на тихой
просёлочной дороге.
Стоило выпрямиться, как меня прошибла сильная боль, пройдя через
позвоночник в ноги, последнее, что я почувствовала и увидела —
жёлтый, втягивающий в себя искрящийся свет.
Черноту и тишину разорвали голоса.
– Кто посмел подозреваемую избивать? Вина не доказана, тащите её
на площадь, судья будет решать её судьбу.
Меня дёрнули, застонав от боли во всём теле, еле разлепила глаза
и в ужасе чуть не закричала.
В полуподвальной темноте надо мной нависал мужчина в чёрном
капюшоне, лица разглядеть не получалось. В голове пронеслась мысль:
«Палач пришёл, но почему капюшон не красный?».
— Пей, а то не дай бог откинешь свои паучьи лапки ещё до суда, —
моих губ коснулась железная кружка. Вода была противная, тёплая, с
неприятным привкусом, но я всё выпила, горло саднило, словно внутри
прошлись наждачкой.