Идея с исследованием телефона ради воспоминаний и сведений — как из моей личной, так и мировой жизни, — будоражит во мне каждую клеточку и нерв, и думать о чем-то еще нет никаких сил. Длящиеся следующие пару часов исследования, тесты и разговоры-допросы с докторами воспринимаются как изощренная форма пытки.
Мне не терпится заполучить в свои зудящие руки телефон. Ноутбук, наверное, тоже не помешает: в те времена, что я помню, смартфоны уже умели многое, но по удобству и функционалу точно не дотягивали до полноценного ПК. Вряд ли для моих многочисленных целей — я ведь не только собираюсь прошерстить свои переписки за минувшие двенадцать лет, но и тщательно познакомиться с поджидающим меня миром безостановочного прогресса, — будет достаточно тоненького прямоугольника с диагональю сантиметров в пятнадцать.
Нервно постукивая ногой по полу, я жду, когда доктор сделает последние записи в компьютере. Возвышающийся на столе поразительно тонкий монитор доказывает, что часть создателей научно-фантастических фильмов начала двухтысячных явно мыслила в верном направлении. Случайное наблюдение меня забавляет, и все же ненадолго.
Наконец, доктор откидывается на спинку стула и смотрит на меня, прежде чем сообщить, что о результатах сегодняшних исследований я узнаю непосредственно от доктора Питерсона. Через минуту Майк выкатывает меня из просторного кабинета в коридор.
— Доктор Питерсон сказал, что мы можем ненадолго заехать в палату к вашему другу, — сообщает он. — Едем?
Я быстро-быстро киваю, не встречаясь с Майком взглядами. Щеки горят стыдом: с той минуты, что меня посетила идея с мобильником, я ни разу не вспомнила о своем намерении навестить Глеба.
Вскоре мы попадаем в отделение интенсивной терапии. Волнение нарастает, у меня начинает частить пульс, а перед дверью палаты я и вовсе перестаю нормально дышать. Всего десять секунд спустя Майк останавливает кресло рядом с расположенной в центре комнаты кроватью и выходит в коридор.
Не нужно быть врачом, чтобы с одного взгляда на Глеба понять, кому из нас двоих повезло меньше. За кровоподтеками, повязками, гипсом, трубочками и проводами медицинских приборов я едва могу рассмотреть уложенного на больничную кровать мужчину. Вид у моего друга, чье лицо сейчас совершенно мне незнакомо (и дело не в проступающих на его коже гематомах), пугающий и безжизненный.