Я согласно киваю, хотя не имею ни малейшего представления о том, как проходят подобные тесты. По правде говоря, до сегодняшнего дня меня мало интересовали любого рода медицинские исследования, как и вопросы здоровья, — или так помню девятнадцатилетняя я. Впрочем, кто знает, возможно моя взрослая тридцатиоднолетняя версия успела нахвататься полезных знаний.
— Я могу вставать? — интересуюсь я. — Ходить по палате и по коридору?
Как выясняется, мне очень повезло: никаких по-настоящему серьезных травм на теле я не получила. Ни трещин, не переломов — только сильные ушибы, но вставать с кровати и по чуть-чуть ходить не возбраняется. Под присмотром, разумеется.
— Можно ли мне навестить водителя машины? — задаю я наконец самый важный вопрос. — Конечно, я не помню его и, наверное, в этом нет смысла, но мой муж сказал, что Глеб — мой лучший друг. И я знаю, что обязательно бы его навестила. Пожалуйста.
Доктор Питерсон медлит.
— Хорошо, — соглашается он наконец, и я с облегчением выдыхаю. — После диагностики Майк поможет вам добраться до реанимационной палаты.
После завтрака возвращается все тот же мощный парень-медбрат Майк. Вместе с ним в палате появляется и кресло-каталка. К моему большому разочарованию и даже смущению, передвигаться самостоятельно на большие расстояния в нынешнем состоянии я пока не могу.
В пролегающем через длинные, ярко освещенные больничные коридоры пути мне многое бросается в глаза: от людей до технологий. Всегда непостоянная мода, разумеется, отличается от той, что помню я. Проходящие мимо посетители, пациенты и даже врачи одеты иначе. Однако сказать, что современные тренды выглядят необычно и уж тем более шокирующе, я не могу — где-то и когда-то все это уже было.
Зато беспрестанно мелькающие в руках окружающих мобильники изменились куда сильнее. Я с трудом держу возрастающее любопытство в узде: будь моя воля, я соскочила бы с кресла и взяла в оборот первого встречного еще пять минут назад, только бы заполнить этот технологический пробел и на пару минут заглянуть в Интернет.
А еще мне нужен мой телефон. И как можно скорее. Потому что, как говорила Ирен Адлер в «Шерлоке», «этот телефон — моя жизнь».
Да-да, я умудрилась забыть последние двенадцать лет жизни, но не содержание любимого сериала. А хотелось бы наоборот.