«Вот она, твоя репутация», – подумал
Шут, когда служаночка боком скользнула в дальний от кровати угол и
суетливо стала сгребать в корзинку все то, что, по ее мнению,
подлежало выбросу. Бутылки из-под вина, огрызки, корки… По мере
приближения к источнику беспорядка движения девушки становились все
более неловкими и все чаще она роняла сопливые тряпицы мимо
корзинки. Девчонка в первый раз оказалась в этой странной комнате,
где полумрак таил разные непонятные предметы и было совсем мало
подобающей господам мебели – лишь высокая кровать под тяжелым
багровым балдахином, громоздкий платяной шкаф, сундук да
пошарпанный стол с парой кресел из разных наборов. Ни вам парчовых
драпировок и дорогих ковров, ни изысканных украшений вроде ваз и
шкатулок. Ни единого предмета, указывающего на то, что спальня
принадлежит человеку, отмеченному милостью короля. Шуту, с малых
лет привыкшему жить в аскетических условиях, здесь было вполне
комфортно. А вот служанке, судя по всему, нет: она господские покои
привыкла видеть совсем иными – без разбросанных по полу деревянных
колец, бутафорских игрушек и прочего реквизита для выступлений. И,
уж конечно, без высокой перекладины, свисающей с потолка на
веревках в самом центре комнаты. Зато напротив кровати имелось
большое зеркало, какое не у всякой знатной дамы сыщется, а подле
него – богатейший набор красок для лица. Это самое зеркало, видимое
из любого угла комнаты и совершенно необходимое Шуту для работы,
теперь весьма правдиво являло малоприятную действительность – его
собственную физиономию. Неудивительно, что служанка испугалась
странного господина с растрепанными волосами и лихорадочным блеском
в глазах.
Да еще эта его дурная слава
безжалостного похитителя сердец…
Шуту и в самом деле было худо. Совсем
худо. А от взгляда на скованную нелепыми страхами служанку ему
становилось еще и грустно. Девчонка вполне могла бы понять, что
после нескольких дней борьбы с простудой у господина уже не
осталось сил на такие фокусы, как соблазнение невинных девиц. Он
даже пошутить сейчас толком не сумел бы – ужасно болело горло. Но
горничная об этом не догадывалась: исходящая от нее тревога была
почти осязаема.
Дурочка. Наслушалась о нем страшилок
от других служанок.
Шут понял, что никакого общения не
получится, и уже хотел сказать девчонке, чтоб позвала лекаря, но
голова вдруг пошла кругом, и он устало откинулся обратно на
подушки, закрыв глаза. Едва слышная мышиная возня горничной
осталась где-то за гранью полудремы: Шут вспомнил вдруг, как годы
назад так же валялся полудохлый... Только не в постели, а в грязном
хлеву – немытый, оборванный, голодный. Тихо умирал от лихорадки.
Кто его вытащил тогда? Почему оставил вонючего бродяжку под
дворцовыми воротами?