Взвыв от боли, я отбросил полыхавшую
синим пламенем пилюлю и зажал пальцами рану, но не сумел ни
остановить кровотечение, ни даже заметно его ослабить, лишь впустую
потратил драгоценное мгновение: бесформенный ошмёток вдруг
расправился и превратился в отвратительную фиолетово-чёрную пиявку
— живую и даже разумную! Та скользнула к цилиндру с семенем
атрибута, обернулась вокруг него, и серебро вмиг рассыпалось
тусклой серой пылью, на полу забился-задрожал сгусток оранжевого
пламени. Опомнившись, я сграбастал пылающее семя атрибута, но
стиснул пальцами не только его, но и слившуюся с ним в единое целое
сущность проклятия!
Нет! Стой!
Алхимическая пилюля вскипела в руке,
хлынувший в меня лютый пламень враз переполнил и едва не вырвался
наружу, но тут уж я не сплоховал и не позволил ему расплескаться. О
нет! Я собрал зачаток атрибута у солнечного сплетения до самой
распоследней капли, а после ещё и сжал его в тугой комок, как
проделывал это с небесной силой. Огненный сгусток задрожал и
заколыхался в такт лихорадочному биению сердца, запылал ярче и
много яростней, начал выходить из-под контроля, но — держу, черти
драные! Держу!
6-2
Сознания я не потерял исключительно
из-за боли. Болело решительно всё. А что не болело, то ломило и
крутило. И конечно же — жгло и припекало.
Оно и немудрено: когда напитавшееся
энергией семя атрибута начало сливаться с духом, я прямо-таки
забился в падучей — как не расшиб о каменный пол затылок, просто не
представляю. Случись такое в церковный праздник на паперти,
непременно бы озолотился.
Ладно хоть ещё рана под коленом не
только перестала кровоточить, но и уже даже зарубцевалась, а драная
алхимическая пилюля отнюдь не прожгла ладонь до кости, как
примерещилось поначалу. На коже не осталось ни шрамов, ни даже
просто волдырей.
Это было здорово. Это и только это. Я
отнюдь не испытывал уверенности в том, что удалось принять атрибут,
более того — чем дольше на сей счёт размышлял, тем больше в этом
сомневался. Просто сколько ни вглядывался в ауру, никаких изменений
в её состоянии заметить так и не смог. Разве что бесследно сгинули
сгустки и муть проклятий.
Я вспомнил мерзкую пиявку и злобно
оскалился.
Фигу с маслом тебе, а не дармовую
энергию, тварь!
Сгорела!
Ожесточение придало сил. Я ещё чуток
полежал, затем поднялся на ноги и под тихое шипение заточённого в
якоре беса заковылял прочь. По винтовой лестнице поднимался, уже
нисколько не сомневаясь в собственном провале, а вот Грай с
выводами торопиться не стал. Перво-наперво он внимательно изучил
мою ладонь и потребовал: