Одноклассница встала на цыпочки, позволяя мне полюбоваться на её
длинные ножки, достала откуда-то сверху дермантиновый чехол. В
чехле обнаружился «Урал», красно-чёрный, с тремя звукоснимателями и
целой кучей крутилок и кнопок, разобраться в которых могли только
инженеры свердловской фабрики. А после вмешательства народных
умельцев, сунувших своё жало в потроха несчастной электрогитары — и
подавно.
— Ну давай, удиви, — сказала одноклассница, протягивая мне
гитару.
На неподключенной электрухе особо много не наиграешь. Не звучит.
Но я всё-таки взял гитару, которая оказалась даже настроена. Решил
немного подшутить, сделал вид, будто неумело ставлю аккорд,
прижимая струны по одной, по очереди. Специально недожал, провёл по
струнам. Одноклассница смотрела насмешливо и надменно, как
английский лорд на папуаса, напялившего строгий костюм и
монокль.
А потом я заиграл всерьёз. С репертуаром определился сразу же,
неоклассика. Ингви Мальмстин. Свою легендарную «Трилогию» он ещё не
выпустил, тем более в СССР, но я решил сыграть что-нибудь из неё,
пусть даже у меня не жёлтый страт со скалопированным грифом, как у
него, а обыкновенный «Урал-650», но руки-то помнят.
У одноклассницы натурально отвисла челюсть.
«Урал» был тяжёл и неудобен в игре. Струны высоко, лады
царапались, словно зубья пилы. Но я снова играл на электрогитаре, и
это главное. Пусть на неподключенной, но всё же электрогитаре, на
инструменте, которому я отдал большую часть жизни.
Без всякой паузы перешёл с Мальмстина на попурри, которое моя
одноклассница играла на фортепиано, щедро сдобрив его
дополнительными вертушками, бендами и прочими красивостями,
выпендриваться, так на всю катушку. Как по мне, настоящее
мастерство исполнителя — это игра на инструменте прямо из головы,
когда тебе не нужно долго и тщательно подбирать ноты. Владение на
таком уровне, когда музыка льётся сама, лишь бы помнить саму
мелодию.
Остановился я, только когда во время очередного пассажа
порвалась первая, самая тонкая, струна.
— Вот блин, — только и выдавил я.
— Так, — хмуро спросила одноклассница. — Кто ты такой и куда ты
дел Сашу Таранова?
Я издал нервный смешок. Ещё никогда Штирлиц не был так близко к
провалу.
Одноклассница смотрела на меня в упор, скрестив руки на груди.
Молча буравила взглядом.