— Тебе что, в самом деле память отшибло? — спросил
он.
— Ну, типа, — пожал плечами я.
Гришаня вдруг откинулся на подушку и уставился в потолок.
— Ну, чего замолчал? — спросил я.
— То-то я думаю, ты смелый такой стал, — фыркнул он. —
Подрались мы. Если можно так сказать.
— Говори как есть, — потребовал я.
— Сам вспоминай, — буркнул он. — Я тебе не
справочная.
Ну и хрен с тобой, золотая рыбка, не больно-то ты мне интересен.
Я растянулся на кровати, тоже уставился в потолок и начал
размышлять об этих выкрутасах судьбы. Картина вырисовывалась совсем
не радужная. Попадос конкретный, я теперь в теле дрища, неизвестно
где и неизвестно когда. Вид из окна никаких ответов тоже не давал,
за грязноватым стеклом виднелся небольшой скверик, позади которого
можно было заметить одноэтажные домики частного сектора.
Что ещё хуже, так это то, что мой реципиент явно не самый
уважаемый человек в своём окружении. Где-то ближе к аутсайдерам,
нежели к лидерам мнений. Вот это будет не так-то просто переломить
и изменить. Будут ставить на место, причём жёстко. Если я вообще
здесь останусь, конечно, а не уеду в подвалы спецслужб, где меня
будут разбирать на винтики любопытные люди в белых халатах.
Я начал перебирать в памяти всё, что может мне пригодиться из
будущего, но вряд ли тексты песен «Ярила», «Сатанинской Оргии» или
«Мясницкого Крюка» пригодятся в… Стоп, а куда я попал-то
вообще?
— Слышь, Гришаня… Год-то хоть сейчас какой? — спросил
я.
— Настолько ты башку отбил? — хмыкнул он. — Восемьдесят
третий. Э-э-э… Третье сентября.
День, когда горят костры рябин, блин. Что я знаю о восемьдесят
третьем годе? Совок совком. Брежнев умер, чекист Андропов греет
кресло для Черненко, который тоже фактически одной ногой в могиле.
Гонка на лафетах. Гайки закручены так, что резьба трещит, а до
горбачёвской перестройки ещё несколько лет.
Всё, что я умею делать — играть музыку. Вот только моя
музыка тут по факту запрещена, и даже послушать невинные записи
какого-нибудь Black SabbathилиAC/DCможно только с великим трудом. О том, чтобы
выступать на сцене с моим репертуаром — даже говорить нечего.
Засада.
Вот только без музыки мне оставаться надолго нельзя, как пела
Суханкина. Без музыки у меня появляется раздражительность,
ухудшается концентрация, речь, появляется нервный тик, тошнота,
галлюцинации, бредовые идеи, и даже выпадают волосы. Шутка,
конечно, но в каждой шутке есть доля правды.