На психбольницу это, однако, не было похоже. Но я не сомневался,
если начну всем подряд рассказывать, что мне на самом деле сорок с
хвостиком, что зовут меня Саня Островский, и что я рубаю на гитаре
в «Сибирской Язве», то мне тут же выпишут билет в один конец в
комнату с мягкими стенами и добрыми санитарами. Придётся
мимикрировать. Маскироваться под школьника, хотя я сильно
сомневался, что у меня получится.
В палату ввалился подросток в пижаме, покосился на меня, упал на
заправленную кровать у окна, вытянул ноги в мягких тапочках.
— Ну чё, Таранька? Очнулся? — спросил он, хватаясь руками
за дужку кровати и расслабленно потягиваясь.
Я даже и не понял сперва, что он обращается ко мне. Прозвище мне
не понравилось, с такой фамилией сам Бог велел зваться Тараном, но
такую погремуху пацан явно пока не заслуживал.
Нас разделяло две пустых кровати, но я ощутил острейшее желание
перескочить через них и наброситься на этого парня с кулаками. Не
просто желание, я ощутил настоящую первобытную ярость, хотелось
крушить, кромсать, давить, пинать, оторвать от кровати дужку и
забить его, как шелудивого пса.
Пришлось вцепиться пальцами в одеяло и несколько раз выдохнуть
через сжатые зубы, чтобы хоть немного отпустило. Причины этому я не
понимал. Но сердце колотилось так, что готово было выскочить из
груди, а колючее одеяло чуть не затрещало в пальцах.
— Мы уж думали, всё, хана коту Ваське, — как ни в чём не
бывало, продолжил парень. — Больше так не делай, понял?
На меня он даже не смотрел. Словно разговаривал с пустым
местом.
— Как? — выдавил я.
— Башкой на бордюр не падай, — сказал парень.
Я медленно ощупал бритую под ёжик голову. На затылке
обнаружилась гематома, одно прикосновение к которой заставило меня
зашипеть от боли. И что-то мне подсказывало, что я (ну или
парнишка, чьё тело я занял) головой на бордюр упал не сам, а с
чьей-то помощью.
— А ты кто такой вообще? — спросил я.
— Прикалываешься, — ухмыльнулся парень.
— Нет, — сказал я.
— Да брось, — ухмыльнулся он снова.
— Не прикалываюсь, — сказал я, вновь ощущая острое желание
набить ему морду.
— Для тебя — Григорий Иваныч, — сказал он. — Для
нормальных ребят — Гришаня.
— И как ты сюда попал, Гришаня? — спросил я.
Он даже повернулся ко мне вполоборота, с недоумением глядя мне в
глаза. Пытался, наверное, понять, шучу я или нет. У меня появилось
стойкое ощущение, что я определённо причастен к его попаданию в
больницу.