Хотя, чем чёрт не шутит... Тем более, я хрен его знает, что из
себя представлял ранг Воина. Но это гипотетически.
— Жаль, проверить не сможем, — притворно вздохнул я. — Кстати, у
меня ДД обозначает Древо Даров, а у тебя что?
— Я предупредил, — не стал продолжать диалог Мишенька. — И
поимейте ввиду, иначе пеняйте на себя.
— Ага, уже поимел, — мысленно отмахнулся я, но Мишенька вышел из
чата.
Естественно, я продолжил тренироваться, совершенно не опасаясь
угроз. И как-то утром Мишенька смог меня удивить.
*****
Слава богу, я уже вошёл в ритм и просыпался самостоятельно,
иначе бы впёрся, как хрен в рукомойник.
В тот день я открыл глаза, по привычке потерев их рукой, и
почувствовал запах краски. Посмотрел — пальцы были измазаны чёрным.
И я точно помнил, что к краскам близко не подходил. Толком ещё не
сообразил, что к чему, а уже по давней привычке обшаривал взглядом
комнату. Дар «Интуита», понятно, молчал, но у любого события всегда
есть причина. И мне эту причину надо найти. И чем быстрее, тем
лучше.
Нашёл, когда в коридоре уже затопотали матушкины шаги, в
сопровождении частого перестука Аглаиных каблучков.
Мольберт стоял развёрнутым к двери. А поверх бездарной мазни
чернел текст, с каллиграфическими завитушками.
«Дражайшая маменька, взывает к тебе твой любимый сынок
Мишенька…».
Вот же говнюк!
«Дражайшая маменька, взывает к тебе твой любимый сын
Мишенька. Умоляю, пошли за отцом Никодимом, пусть скорее придёт и
сотворит обряд святого изгнания. Моё бренное тело захватила злобная
сущность и подвергает меня немыслимым мукам, физическим и душевным,
сил нету больше терпеть. Немыслимой хитростью я на краткий миг
обрёл волю и прошу помощи. Не знаю, свидимся ли ещё…». И витиеватая
закорючка в качестве подписи.
Какой стиль, какой слог… И так жалостливо написал. Прямо слезу
вышибает.
«Ладно, гадёныш, я с тобой ещё разберусь…», — мысленно пообещал
я и стремглав выскочил из кровати.
Думать, как он это смог устроить, было некогда. Времени хватило,
только чтобы развернуть мольберт к окну и схватить первое, что
попалось под руку… Когда дверь открылась, я увлечённо возюкал самой
большой кистью по холсту, периодически обмакивая ту в чёрную
краску, и напевал под нос: «жил-был художник один».
— Мишенька, золотко, ты рисуешь? — охнула мать, в умилении
подперев ладошками щёку.