В комнате появились новые лица. Вбежала девушка в чёрном
платьишке чуть ниже колен, в беленьком фартучке, в чепце с
кружевными оборочками. Шмыгнула мимо матушки, сноровисто расправила
простыню, откинула одеяло. И встала, скромно потупив глазки и
сложив руки на животе, в ожидании дальнейших распоряжений.
«Горничная? Она здесь откуда?».
Я удивлённо скосил глаза. Миленькая. И на лицо симпатичная, и
фигурка что надо. Единственно, её наряд по сравнению с маминым
выглядел легкомысленно. Как-то не вязались у меня в голове
оголённые ноги рядом с шикарнейшим платьем в пол. Такой наряд
больше для…
Для чего он подходит, я недодумал. В лицо мне ткнулась колючая
борода, дыхание перебил крепкий дух самосада. Чьи-то пальцы больно
сжали за плечи, чьи-то ещё захватили лодыжки…
— Щас, барин, чутка потерпи! — раздался у самого уха густой
бас.
От «потерпи барин» я вообще охренел. Какой к чёрту барин в
двадцать первом-то веке? Да и не барин я. Воспитание у меня не
такое…
О воспитании меня не спросили. Подняли, перенесли, бросили, как
мешок, на кровать и укрыли одеялом по самые брови. Я помотал
головой, освобождая лицо, и увидел обладателя бородищи.
Высоченный плечистый детина, нос картошкой, тяжёлый взгляд
из-под кустистых бровей. Его проще в кузне представить с пудовым
молотом в могучей ручище. Или на мукомольне, ворочающим мешки. Из
местного антуража, скажем так, он несколько выбивался. И вот этот
вот атласный жилетик с галстуком-бабочкой сидели на нём как на
корове седло.
Рядом с ним стоял… скорее всего, Фицджеральд. Вот он вписывался
в образ больше, чем полностью. Лицо костистое, вытянутое, без
единой эмоции. Нос с горбинкой, высокий лоб с залысинами,
зализанные назад напомаженные волосы. Ливрея с позументами,
кружевной галстук-жабо, стоячий воротник накрахмаленной до хруста
рубахи. И перчаточки. Белые.
— Что-то ещё, Лизавета Владимировна? — спросил он, чопорно
склонив к плечу голову.
— Нет, Фицджеральд, можете быть свободным, — отпустила она
прислугу царственным жестом.
Пока они тут расшаркивались, раскланивались и уходили, я успел
слегка осмотреться.
Комната — возможно, моя — больше напоминала музейную экспозицию.
Двойные створки дверей с резными филёнками. Навощённый паркет.
Французские окна. На окнах портьеры с ламбрекенами, кистями и
лентами. Кровать с балдахином и витыми балясинами из фактурного
дерева. Ростовое зеркало в причудливой раме. Рабочий стол с гнутыми
ножками и фигурной столешницей. На зелёном сукне — органайзер с
писчими принадлежностями, лампа с зелёным же абажуром, бумаги с
заметками. В углу мольберт с какой-то мазнёй.