«Я что ещё и рисую? Надеюсь, хоть не пою…»
Напротив окон — ещё две двери, о назначении которых я мог лишь
догадываться. На стенах развешены головы кабанов, волков и лосей.
Меж ними — скрещённые шпаги и прочее колюще-режущее. Атрибуты
мужественности смотрелись несколько инородно, по сравнению со всем
остальным. Выглядело так, словно кому-то насильно хотели привить
любовь к мужским забавам. А может, от прежнего хозяина осталось,
если он был. Кстати, огнестрельного я не увидел.
Матушка… да, это она. Но худая, осанистая и ухоженная… я бы даже
сказал, излишне холёная. Я к ней, к такой не привык. И выглядит
гораздо моложе. Максимум на тридцать семь — тридцать пять. И когда
это она дома стала в платье ходить, да ещё по такой странной моде?
В голову приходил девятнадцатый век, но здесь я мог ошибаться. В
моде был вообще не силён, а в истории моды, тем более.
Круглый плешивый мужик — очевидно, Пётр Петрович.
Костюмчик-тройка из клетчатого английского твида. Очочки, что
примечательно, тоже круглые. Жилет плотненько облегал круглое пузо.
Из кармашка жилета свисала цепочка золотого брегета. Для полной
картины не хватало только саквояжа и котелка… А нет, вон и они.
Нашлись на старинном комоде.
Наверное, я и в самом деле серьёзно болел. Там же на комоде
громоздилась целая батарея склянок, с явно лекарственным
содержимым. Курилась ароматная палочка. В фарфоровой пиалушке парил
горячий отвар. В воздухе резко пахло чабрецом и мелиссой. И ещё
чем-то, приторно-сладким… не разобрал.
«Стоп! Куда меня понесло? Моя комната… рисую… болел… Это близко
не моя комната! Я отродясь рисовать не умел. А болел в последний
раз в семнадцать лет. Гриппом, — подумал я и снова в голову
постучалась мыслишка — Что за хрень происходит?».
От размышлений меня отвлёк стук быстрых шагов в коридоре.
В комнату стремительно ворвался мужчина. Седовласый, с военной
осанкой, он шёл, печатая шаг. Придворный мундир сверкал шитыми
обшлагами. Блестел золотом эполет на левом плече. Двойные лампасы
на брюках наводили на мысль о звании генерала. Довеском шла большая
звезда в россыпи мелких алмазов на груди и орденская лента с
красным крестом в пересечении платиновых мечей, охватывающая
шею.
«Папа? Клёвый прикид! Но на хрена ты отрастил бакенбарды?»
Прозвучало неуважительно, но я не узнавал в нём отца. Нет, это,
конечно, он… и не он одновременно. Мой был из армейских, но
весельчак, любитель пошутить и за пивком побалагурить с соседями. А
этот — чистая военная косточка. Прямой, как палка, во взгляде —
оружейная сталь, губы недовольно поджаты.