- ...Я с тобой разговариваю! - внезапно прорывается, сквозь моё
сосредоточение, голос Нины Андреевны. Чёрт! Вот это я увлёкся! Ну и
ладно. Это должно было случиться.
Поворачиваюсь лицом и незамутнённым взором, без капли раскаяния
сморю на воспиталку.
Кашин чуть поодаль продолжает хныкать, но уже чисто для
проформы. Изображает как он обижен и как ему больно. Хотя...
Кажется таки прилично ему в харю прилетело — отпечаток моего кулака
на щеке начинает понемногу наливаться синевой, переходя из просто
красного в малиновый цвет. Да и так видно, что трёт он не правый, а
левый глаз,- где не болит.
- Что? - лапидарно бросаю в пространство, продолжаю изображать
из себя монумент самому себе.
Холодное выражение глаз, действует на тётку как пощёчина. Она
отшатывается. В её взоре мелькает испуг.
А что может быть со взрослым, когда он встречается с чем-то
совершенно не понятным и пугающим? Ведь я на неё глянул
ПО-ВЗРОСЛОМУ.
Да, она с точки зрения детсадовского ребёнка - большая и
страшная тётя. Но я на неё смотрел не с точки зрения малолетки, а
взрослого мужика, который прожил не одну, а множество жизней.
Знаю, мне уже многие говорили в прошлых жизнях, что взгляд у
меня в такие моменты — как у вивисектора, знающего чего стоит
жертва, как её на части расчленить с наименьшими усилиями и с
наибольшей эффективностью.
- Да, Нина Андреевна! - холодно, как прокурор обращаюсь я к
воспиталке. - Простите, вы меня отвлекли от важного дела.
Растерянность на лице Нины Андреевны застывает на долгие пять
секунд. Необычность поведения, таки находит у неё объяснение -
«ребёнок играет кого-то из взрослых» - и она снова изобразив из
себя грозную тётю, наезжает на меня.
- Ты зачем Кашина побил?! Ведь я тебе много раз говорила, что
драться — нехорошо!
- Я рисовал воробья. Вот.
Предъявляю на освидетельствование листок.
Нина Андреевна смотрит что я там намалевал и слегка удивляется.
Всё-таки слава деда-художника и тут сильно смазывает впечатление.
Наверное подумала, что меня так надрессировали. Но всё равно птичка
производит впечатление. Правда, ненадолго.
Собрав снова брови в кучу, изобразив из себя грозный вид, Нина
Андреевна снова начинает «снимать стружку».
- Ничего не могу поделать! - развожу руками. - Он отобрал у меня
карандаши и образец. Пришлось возвращать обратно.