— О чем? Вы вообще кто такая? — выпалила Мила, почувствовав
прилив злости.
— Лесовица я, — невозмутимо ответила та, — или болотница, так
тоже сгодится. Хозяйка тутошняя, одним словом. А вас я сюда не
звала, сами пожаловали! Ну… почти сами, но кто же станет
разбираться?
Лесовица смачно лизнула губы, и у Милы продрал по коже мороз,
зато Даша неожиданно оживилась, по-видимому приняв все это за
какую-то новую игру.
— А лесовица — это подруга лешего, да? — спросила она, так что
сводная сестра даже вздрогнула от ее звонкого голоска. Лесовица,
по-видимому, тоже не ждала такой дерзости и огрызнулась:
— Пока я сама себе подруга! А ты не лезь, когда старшие
говорят.
Даша сначала обиженно надула губы, призадумалась и торжествующе
выдала:
— А, я вспомнила! Ты кикимора!
— Чего? Сама ты кикимора! — прошипела девица. — Разговорилась
тут, даром что от сиськи материной только оторвали! Лучше няньку
свою успокой, пока она портки вконец не намочила.
— А чего ты грубишь? — снова надулась Даша. А Мила еще больше
разозлилась — и за «няньку», и за то, что лесовица сказала правду:
ей, в отличие от несмышленой девчонки, действительно было страшно и
тоскливо. Только больше всего пугал гнев старших и собственная
бестолковость, а зловещая трясина с ее хтонической хозяйкой
казалась едва ли не избавлением. Та продолжала буравить Милу
зелеными глазами, отчего тело наливалось тяжестью, мысли путались,
накатывал милосердный, убаюкивающий дурман. «Только что она сделает
с Дашкой, если я отключусь?» — вдруг мелькнуло в голове.
Сжав кулаки, Мила с трудом произнесла:
— Слушай… кем бы ты ни была, какие у тебя на нас планы?
— А вам зачем это знать? — удивилась лесовица. — Хотя… Вижу, это
не в меру болтливое дитя тебе досаждает, не так ли, дева? Мы можем
договориться — я отпущу тебя, а дитя ты оставишь мне, как и желала,
и близкие ничего с тебя не спросят! Да и какой спрос? Разве они не
должны радоваться, что хоть одна дочь уцелела, холить ее и
лелеять?
Чуть помедлив, она спросила:
— Или ты им… не совсем дочь?
— Наполовину, — зачем-то призналась Мила, и лесовица
удовлетворенно хмыкнула. Она протянула к Даше когтистую руку —
назвать это ногтями Мила уже не могла при всем
желании, — и тогда уже малышка задрожала, вцепилась в джинсы
сводной сестры и разревелась.
— Мила, не отдавай меня! — всхлипнула она.