— Хуже всего то, что неопытные девы уязвимы для мертвого мира:
посланцев Туонелы и Нави, водяной нежити, призраков, обитающих в
домах. Готовность стать матерью — оберег, который их отторгает,
залог воли к жизни, разделяющей наши миры. И если дева долго не
сближается с мужчиной, те чувствуют, что ей недостает этой
воли.
— И что тогда?
— Они могут захватить ее тело и обработать мертвой аурой, по
сути обратить в такую же нежить, которая разнесет заразу, а потом
неизбежно попадет в междумирье.
— Вот как, значит! — вздохнул Илья. — И что же у этой Линды —
боль или цель?
— Этого я не знаю, — призналась Накки. — Но мне кажется, Юха мог
бы ее исцелить: он славный парень, добрый. Впрочем, я тебе могу
кое-что подсказать, но решать все равно придется ей, сам
понимаешь.
— Разве ты когда-нибудь ошибаешься? — шутливо заметил Илья.
— Ну, если так, — сказала Накки, ободряюще прикоснувшись к его
плечу, — скажу тебе на ушко, только для этого придется кое-что
пересмотреть в грядущем деле. Согласен?
— Конечно, — улыбнулся Илья, и осторожно поцеловав детей, пошел
к очагу варить кофе.
*Покровитель и защитник леса в славянской мифологии
Выполняя поручение Велхо, Юха решил подловить Линду недалеко от
болота, около железнодорожных путей, где она любила зачаровывать
приезжих. Он надел новую рубашку, причесался, захватил букет из
осиновых соцветий и вскоре ее учуял.
— Постой, Фиалка, — позвал он, и лесовица обернулась. Ее глаза
цвета мха смотрели из-под темных ресниц невозмутимо, мирно и в то
же время с лукавством, будто она совсем не удивилась его появлению.
Даже была к нему готова: бледно-желтое платье облегало тело, волосы
разметались по плечам, загорелая кожа сияла в предзакатном солнце,
в траве прятались небольшие красивые ступни. Удивительно: всю жизнь
бегает по земле босая, как и он, и прочие лесовики, а ножки
остаются такими нежными! Или это ему так кажется?
И что у нее в голове, кроме безбашенности и упрямства? Особенно
в отношении людей, которые всегда были неотъемлемой частью жизни
духов, а теперь грани окончательно стерлись, и с этим приходилось
считаться.
Сам Юха людей, естественно, не любил, но считал, что их хилая
оболочка, короткая жизнь и неумение ею наслаждаться заслуживают
какого-то снисхождения. К тому же, понимал, что в новую эпоху
отказаться от сотрудничества с ними, от их имен, одежд, ремесел и
манер, — значит отказаться вообще от всего. Линда не желала это
признать, а больше всего ее бесила галантность молодых духов с
человеческими девушками, которую она называла не иначе как «игры с
едой». И собственно, была права, но зачем отказывать этим существам
хоть в толике тепла, которого хватает в энергии нечистых?