Тяжёлую поступь преображённого Фероуза слышу издалека, разворачиваюсь: он неспешно приближается, и по выражению лица видно, что что-то не так.
– Она сбежала, – сразу предупреждает Фероуз. – Когда стражники проходили, заверещала и сбежала.
Усмехаюсь. И он облегчённо выдыхает. Присаживается рядом. Вместе смотрим на розовую кромку над плоскими крышами простых глинобитных домов.
– Рад, что не сердишься, – признаётся Фероуз.
– Женщины слишком непредсказуемы… Может, Викар тоже женщина?
– Ничего не сказал?
– Обещал подумать. Но если принцесса не в столице, от него мало прока… – вздыхаю. – Ещё пара таких балов, и я эти праздники возненавижу.
– Ты и так их не особо любишь. Почему бы не объявить поиск принцессы без всех этих балов.
– Я же говорил, моим добрым намерениям могут не поверить и спрятать принцессу, а так, когда цель бала – найти принцу невесту, ей выгодно попробовать соблазнить Сигвальда, чтобы получить корону предков.
– Да… но это так разорительно!
– И не говори, – отмахиваюсь. – Казначеи скоро поседеют. Одно утешает: народу это вроде как нравится… – смотрю на свои руки и почему-то вспоминаю Мун. – Та девушка…
– Можно обыскать дома возле места, где она сбежала, поспрашивать…
– Это Мун. Она служанка Октазии.
– Вы уже встречались?
– Под твоей личиной. Гнавшийся за ней идиот – бастард брата Октазии. Ильфусс. Его стоит прижать, чтобы не распускал руки.
– Да, конечно… Девушку привезти?
«Я не продаюсь», – прозвучал в мыслях её звонкий испуганно-оскорблённый возглас.
– Если захочет, – поднимаюсь, и Фероуз встаёт следом за мной. – У меня достаточно женщин, чтобы не возиться с какой-то почти рабыней.
– Да, конечно.
Мы идём по просыпающемуся городу, и приятные мысли о Мун, предвкушение встречи с ней сменяется тошнотворным ужасом перед тем, что и на предстоящем балу поиски закончатся ничем.
Я стараюсь не думать о том, что принцессы в империи может просто не быть.
***
Усталость подкашивает ноги, превращает руки в безвольные плети и убивает разум. Только осознание, что после ночной беготни телу требуется пища, заставляет впихивать в себя сладковатую кашу. Хочется положить голову на стол и уснуть. Может даже навсегда.
Гул разговоров и звон посуды не утихает ни на секунду, мне он кажется жужжанием пчёл. Пчёлы летают над ароматными цветами хмеля, жужжат, жужжат, вечно залетают в дом, пугают Фриду… Я иду по дорожке, и пчёлы жужжат, Фрида выскакивает на крыльцо и распахивает объятия: