Клуб мы покинули далеко за полночь. В ушах гудел фантомный ритм, заглушая шелест деревьев над головой, бодрящий ветерок овевал разгорячённое лицо.
— Устала? — Мэт скользнул ладонью вдоль моей руки, от локтя до кисти, легонько сжал пальцы. — Хочешь, возьмём такси? Или пройдёмся?
— Пройдёмся! — я первой шагнула из-под фонарей во мрак улицы, успев заметить, как его губы тронула понимающая усмешка.
Днём казалось, что лето продолжается. Ночь всё расставила по местам. Остатки тепла, подаренного солнцем, рассеялись во мгле, клубный жар недолго согревал кровь. Голые руки покрылись мурашками, и Мэт накинул мне на плечи свой пиджак.
Город спал, укутанный одеялом тишины, фонари заглядывали в тёмные окна, и наши тени бежали по асфальту под таинственным мерцанием звёзд. Что интересно, новые туфли в самом деле не тёрли и не давили — даже после долгих танцев.
Но кажется, мы пришли…
Боковая стена самого большого в Бежене универсального магазина, сияя рекламным щитом, глядела на фасад восьмиэтажной гостиницы "Экселенца". Гостиница таращилась в ответ стеклянным глазом ярко освещённого фойе — и под этим неживым взглядом у меня на ногах выросли пудовые гири.
Не могу. Я просто не могу туда войти!
Шаг, ещё шаг…
Улыбайся, Симона.
И пиджак верни. В мужском пиджаке совсем неприлично...
Дожидаясь, пока Мэт возьмёт у портье ключ, я разглядывала огромную монстеру в кадке и убеждала себя, что до нас никому нет дела. Ни толстяку, скучающему в чёрном-чёрном кресле, ни группе желтолицых рисийцев с чёрными-чёрными чемоданами, ни сухощавой даме, уткнувшейся в чёрный-чёрный суб-ком. А сотрудники гостиницы в чёрной-чёрной униформе тем более повидали всякого.
Получалось плохо.
А потом Мэт взял меня за руку и повёл к лифту.
Серый мрамор коридора. Стук каблуков. Стаккато сердца. Шаг в полутьму дверного проёма… За спиной сухо клацнул замок, и я вцепилась в ремешок сумки, как в спасательный круг.
Из маленькой прихожей было видно, что окна комнаты выходят на рекламный щит. Бело-голубой свет озарял номер, мертвенной лужей разливаясь у наших ног.
Мэт повесил пиджак на вешалку и мягко притянул меня к себе. Его щёки и лоб отдавали потусторонней бледностью, глаза горели холодными огнями, и в них, как рыбки в аквариуме, трепетали мои отражения.