– Это просто сон, – успокоила я себя.
Сон и мое прошлое.
Я вытерла слезы, отдышалась и вспомнила, как меня ругала Наталья Александровна за то, что я очень слаба и что я вообще за всю беременность набрала всего около восьми килограмм.
Наверное, это было плохо.
Но больше в горло не лезло.
– Тебе скоро рожать, Кристина, – напомнила доктор Панина, – ты достаточно питаешься или мне сообщить Эмину Булатовичу?
Она была строга, а я в тот день была как никогда рада услышать свое имя. Настоящее. Я будто вернулась к своей жизни, где нет Давида…
Есть лишь напоминание о нем.
Целых два.
Я осмелела и вышла на балкон… Здесь было хорошо: чуть дул ветерок и пахло зелеными листьями. Я старалась сюда часто не выходить – боялась высоты и немного того, что таилось во тьме ночной.
С тех пор, как я приехала домой за вещами, паранойя стала брать свое. Я так хотела уйти от навязчивых мыслей, что почти перестала подходить к окнам. Разве что еще не зашторила их плотной тканью.
А сейчас вот даже на балкон вышла.
Я опустила голову вниз:
– Чувствуете, как вкусно пахнет?
Я села за столик, задумчиво поглаживая живот. Солнце еще слишком низко, но мне не спалось.
Квартира была уютной, Эмин постарался для нас. Здесь даже балкон был как отдельная комната – красиво обставленная, со вкусом и отделанная исключительно в светлых материалах. И окна панорамные… Я всегда мечтала о таких, когда размышляла о замужестве и своем доме.
Только теперь мне было все равно.
Я вернулась в спальню и достала из шкафа шкатулку. Она была небольшой и самодельной – я сделала ее из подручных средств, когда только переехала в Волгоград. Я тогда закрылась в квартире и покидала ее лишь с Эмином на плановые визиты к Наталье Александровне.
В шкатулке хранилось всего две вещи. Сжав шкатулку в своих пальцах, я вернулась на балкон и открыла бархатную крышку небесно-голубого цвета.
Здесь было кольцо. Перстень Давида.
И смятый клочок бумаги, на котором был нарисован обнаженный мужчина с этим же перстнем на пальце. Я помнила то утро, когда рисовала Давида. Наше последнее утро.
Ненавидеть и хранить память о нем – сумасшествие.
Как и быть беременной от того, кого больше нет.
– Безумие, – усмехнулась в пустоту, поглаживая черный камень.
Двадцать первая таблетка. Самая большая глупость, от которой я не отказалась несмотря на то, что мое сердце может этого не пережить. Хотя Эмин, как и Панина предупреждали меня о последствиях и настаивали на аборте, пока еще было можно.