– Либо выпиваешь до дна, либо выкладываешь все, – пригрозил Давид.
Я не сразу заметила, что торчало под его сорочкой. Это был пистолет.
Давид сунулся за пояс, но хватиться за рукоять не спешил. Был уверен, что справится со мной и без пистолета.
– Кому ты отдала документы? Имена, Жасмин. Говори.
Его сорочка натянулась до предела. Мышцы рук напряжены, а глаза… его глаза пророчили мне муки.
– Кто тебя подослал? – Давид недобро прищурился.
Мне показалось, он потянулся к оружию. И я вспомнила, что предательство не прощают.
Я схватила бокал, наполненный ядом, и бросила его в стену.
А после…
После началась борьба.
Та, к которой меня готовили много лет. Я училась бороться на выживание, пока Давид сидел в тюрьме. Мы не в равных позициях.
Иногда дыхание спирало, а мышцы горели от боли, но в итоге Давид допустил одну единственную ошибку: он так и не смог ударить меня.
А я смогла.
Это была битва не на жизнь, а на смерть. Я не помнила, как мы оказались в спальне – я едва успевала дышать. Легкие горели, и я с ужасом смотрела, как после моего удара Давид отлетел к стене.
Незаметно для себя я сжала пистолет в руках. Он стал моим, это было легко.
– Не трогай меня, – мой голос дрогнул.
Давид рассмеялся. То ли вино ударило в голову, то ли безумство – он оттолкнулся от стены и снова двинулся на меня.
– Ты не выстрелишь. Ты слабая, моя девочка.
– Просто не трогай меня... больше.
Я не знала, чего хотела.
Уйти или остаться, сделав свое дело.
Пистолет принадлежал ему, все могло выглядеть как самоубийство. Да, Монарх хотел другой смерти, но ампула разбита. И я даже немного этому рада.
А потом я вспомнила, ради чего это все.
Перед глазами проносились лица родителей и последние пять лет моей жизни.
Это было горькое воспоминание. Я целилась в мишень, а Монарх твердил в самое ухо:
– Стреляй, стреляй!
– У тебя будет возможность отомстить за них.
– Всему свое время. А сейчас меться в сердце, Жасмин.
– У тебя не будет шанса на ошибку.
– Сейчас!
И вот раздался выстрел.
Я замерла, оглушенная им.
Давид тоже. Эмоции сменялись в его глазах с бешеной силой.
Неясность. Неверие. Шок.
Принятие.
И, наконец, боль.
А я не дышала, вдруг вспомнив, что именно Давид стал моим первым мужчиной. Я не могла думать ни о чем другом, кроме этого.
И кроме пятна на его кристально белой рубашке. В томном свете луны оно выделялось так ярко… и расползалось так быстро.