Я тихо застонала – от отчаяния, от жалости к самой себе.
Но позже вспомнила, что кладбище не терпит сожалений. Никогда.
Сбоку безжизненно стояла надгробная плита, которой я изливала душу. Она была серая и пыльная.
Пять лет назад Давид Басманов принимал участие в убийстве моих родителей. Мне чудом удалось спастись, а позже я получила предложение отомстить.
Его звали Монарх. Он обещал обучить меня азам мести: борьбе, стрельбе и другим премудростям. Еще он обещал снабдить меня оружием.
Я отказалась сразу.
Но ненависть и ярое желание наказать виновных в смерти самых дорогих мне людей не отпустили даже спустя время. Я все больше сходила с ума, прокручивая в голове тот день и смех Давида. Он смеялся надо мной, когда уничтожал мою семью.
Каждый день был прожит как в тумане.
Так не могло больше продолжаться. На годовщину их смерти я согласилась на предложение Монарха.
И вот – отомстила.
– Если ты хочешь знать, мне не стало легче. Не стало!
Я закричала.
И посмотрела в глаза человеку, изображенному на плите. Мне показалось, что в этот миг он смотрел на меня с укором.
– Не смотри на меня так. Умоляю, не смотри.
В глазах собрались слезы. Я не убийца.
Я не хотела ею быть.
– Я защищалась! Защищалась… защищалась…
Глупое оправдание.
Я закрыла лицо руками и поджала от боли губы. Я ненавидела Давида, но смерти ему не желала. После нашей ночи… я не представляла его мертвым.
Давид взял мое тело, а через час его не стало. О такому не расскажешь никому – будешь хранить в тайне всю жизнь.
На кладбище гулял свободный ветер, он разбрасывал сухие листья по могилам – от одной к другой, и тихо завывал. Мне казалось, все нарисованные лица здесь смотрели на меня с укором.
Убрать руки от лица было стыдно, ведь я чувствовала этот взгляд на себе. Эти эмоции.
Укор. Ярость. Жестокость. Обещание поквитаться со мной.
Страшно представить, если бы Давид стоял передо мной.
Что бы он сделал?
Я позволяла ему себя целовать и трахать, а затем… просто выстрелила.
Давид не верил до последнего, пока пуля не вошла в его плоть.
– Не сиди на сырой земле.
Голос.
Он был не в голове.
На макушку опустилась тяжелая ладонь, и я услышала щелчок. Такой же, как в ту ночь, когда я снимала пистолет с предохранителя.
– Не то простудишься… моя девочка.
Я убрала холодные пальцы от лица и в немом шоке открыла рот. Взгляд мой уткнулся в джинсы, они были посажены на крепкие бедра и затянуты ремнем с металлической бляшкой.