На меня что-то нашло.
Я отвесил старику мощную пощечину и сам испугался того,
что натворил. Не ожидая нападения, он потерял равновесие
и грузно плюхнулся на задницу, выронив меч. Почти каждая
моя встреча на этой клятой земле заканчивался насмешками
и оскорблениями. И эта скотина, орет на меня, как
будто я вправду лиходей какой, как будто ему вредил...
Да что он знает, сволочь! Нет мочи терпеть —
и ярость не утихает. Давно я ее копил, обида
и гнев клокочут в груди. Бан или пропал, Тэмиель. Надо
как-то выкручиваться. Рисковый я стал, аж животики
сводит. Ну уж если так все плохо, безумствовать надо
на полную.
— Как ты смеешь, грешник,
поносить имя его! — я заорал во всю глотку.
— С оружием в руках ты встречаешь страждущих
путников и оскверняешь своим нечестивым языком имя Заступника
нашего! За это мы страдаем и боремся, с моими
братьями? Чтобы на земле, где вера должна быть, как нигде
сильна, цвели семена порока?
Толпа затаила дыхание: ни чиха,
ни вздоха. Мои ошеломленные спутники тоже хранили безмолвие
и не решались подойти ко мне. Или не хотели
оставлять сложенное оружие вне досягаемости. Солнце светило ярко.
Пели птицы. Чик, мать их, чирик.
— О! Это я наивен
и глуп, а вовсе не ты, Каспар! — я стал
прохаживаться вдоль собравшейся толпы и воздевал к ним
руки. — Доверившись безбожникам, в награду я обрел
цепь и побои! За потуги привести язычников к вере
истинной, я получал в ответ лишь оскорбления
и гнусные шутки! А теперь — это? Мне в душу
плюет единоверец! Фараэль, дай мне сил! Дай мне сил умерить гнев
и продолжить мольбу за души пропащие!
Я оглянул затихшую толпу. Искал
встречи с чужими глазами. Что они сделают? Как поведут себя?
Сейчас нас перебьют, и я стану тому виной? Насадят
на вилы? Или удушат петлей? Неведомый, мне бы сейчас
пригодилось оружие. Или нет? Отводят и опускают глаза, как
только замечают мой взгляд. И старик не шелохнулся,
не сделал попытки схватиться за меч — просто сидел
с удивленным лицом и держался за щеку,
на которой остался след моей ладони.
— Ты прав, Каспар,
мы должны покинуть вас. Это дурное место. Милость Фараэля
не прольется на бесплодную землю. И нам здесь делать
нечего. Пойдемте, братья. Прочь отсюда, это дурное место.
Понадеемся на милость Фараэлеву.
Я развернулся и пошел
обратно к товарищам. Улле имел свой обыкновенный вид —
огромные шальные глаза нараспашку и приоткрытый рот,
а на лице Инграма застыла неясная гримаса. Скорее всего,
она означала «Ты пьян али головой ударился?». Ну да, было
дело, в детстве. Теперь я вот такой, особенный. Ага.
Верманд не смотрел в мою сторону, просто лежал. Уснул?
Как-то странно он завалился на бок...