— И ты, Бруна, выметывайся!
И дверь затворите, нечего холод пущать!
Старики везде одинаковые. Склочные,
брюзжащие, а мнение меняют чаще, чем жопа от гороха ветры
пускает. И притом каждый раз такие упертые. Хоть что-то
остается привычным и понятным. Как только шумные старики
оставили нас одних, Каспар заскрипел половицами.
— Друг ваш шальной захирел
изрядно, хоть и знатно по шее дает. Досталось тебе, жрец,
конечно. — задумчиво проговорил он. — Пить
не могет, значит... Может бесовку словил? Дикая псина его
не кусала? Помнит, кто?
Все-таки немудрено, что он тут
за главного. Может тип и неприятный, да хоть
с головой. Укус дикого зверя мог всякую дрянь занести, это
каждый носгот знает. Про бесовку я не слыхал ничего,
разве что... Я позвал Улле и попросил его описать, как
я выгляжу.
— Совсем твой глаз заплыл,
Хаген. Дай посмотрю...
— Ай, да не лезь
руками! Что заплыл я и сам знаю! Опиши говорю!
— Ну это, красные
кровоподтеки, темные такие, аж чернотой дают...
— Ясно. Надо выпустить кровь.
Резал когда-нибудь синяки? — я показал на заплывший
глаз.
— Неа, — испуганно
проговорил Улле.
— Инграм? А нет, хрен
я тебе доверю...
— Эт с чегой-та?
— С тагой-то, что
у тебя руки трясутся, пропойца! Как там у тебя
прозвище?
— Ладно-ладно, молчу!
— примирительно заговорил бонд.
— Каспар, вот ты человек
бывалый, это видно. Помощь нужна твоя, — обратился
я к старосте, понимая, что больше дело доверить некому.
— Знаю, мы тебе тут не сдались, и ты бы
нас скорее погибать выгнал бы и не поморщился...
— Да что
ты из меня чудовище какое городишь-то? Вот поживешь
с мое — сам будешь от любого шороха подскакивать!
Вы бы себя хоть со стороны видели? Всем оборванцам
оборванцы!
— Ну полноте, будет!
Поможешь?
— Угу.
— Возьми нож, да прокали
его — слышу огонь горит. И надрез нужен, только
аккуратный, чтоб кровь пустить, а не всю кожу
снять...
— А не учи ученого!
Знаем, проходили, ща... — старик загрохотал вещами.
Не могу сказать, что я не волновался
в тот момент, как лезвие прикоснулось к коже. Сам порез боли особой
не причинил, но вот когда я стал выдавливать густую спекшуюся в
комки кровь, сердце екало так, что отдавало до самых бубенцов.
Свет! Снова вижу — уже неплохо. Я потрогал опухший нос и сразу же
понял, что лучше не спрашивать о том, как я выгляжу. Красив я
теперь просто сказочно. Рану перевязывать не стал, просто смазал
смолой. Есть дело поважнее. Я велел притащить лучину, так как света
от костровой ямы в полу не хватало.