***
Я был на полу
и почему-то не мог подняться. На мне не было
пут, но отчего-то было не пошевелить ни рукой,
ни ногой. Кто-то стоял передо мной в красивых расшитых
сапогах и говорил. Монотонная речь была резка
и отчетлива, но непонятна. Десятки свечей отбрасывали
причудливые тени и сбивали с толку. Что я пропустил?
Это совсем не смешно!
— Кто ты? Что ты сделал
со мной? Почему я не могу пошевелиться?
Хотел я спросить, но губы
и язык отказывались повиноваться. Я едва мог двигать
головой. И руки были в крови, ногти сорваны. Неведомый!
Что со мной сотворили? И почему я ничего
не чувствую? И где Каспар? Ни Инграма,
ни Улле... Это даже не его халупа. Где я?
Я попытался оглядеться.
Подсвечники не разгоняли тьмы,
но и смотреть было толком не на что. Одно было
ясно — я в подземелье. Подземные катакомбы
я узнаю. Я в них теперь разбираюсь. Каменный пол,
холод, ни малейшего дуновения ветра. Воздух такой
застоявшийся, пропитанный пылью. Замечательно. Тэмиель, твоя
удача — это просто нечто. Ты пробыл на воле ровно
сутки. Это, конечно, перебор!
Сапоги приблизились, голос зазвучал
громче, эхом отдаваясь от невидимых стен. Ни слова
не разумею в его тарабарщине. Что он несет? Мужчина
присел на корточки и приподнял мою голову
за подбородок. Немолодое сухое лицо — ни одной
морщинки, хитрый прищур глаз и надменно искривленные синие
губы. Мужчина был гладко выбрит, с его плеч спадали красивые
светлые волосы, стянутые на голове металлическим обручем.
А еще у него были очень густые ресницы. Или нет.
У него что, глаза накрашены?
— Э́тви войби́а вига́р’дае́ма,
ту́лте паи́р муо́йс, — мужчина продолжал нести
бессмыслицу.
— Что за херь
ты несешь?
Хотел было спросить я,
но снова не издал ни звука. Только плевок сорвался
с моих губ и угодил ему в щеку. Разукрашенный
скривился и отер лицо. Затем он поставил передо мной
бронзовую миску с какой-то полупрозрачной жижей.
— Вига́р’дае́ма, паи́р
муо́йс, — тут он растянул рот в зловещей ухмылке
и достал кривой нож. — А́эт мо́ртум эт се́рви...
Нет, нет, нет! Не надо, сука,
не надо! Лезвие прошло по моему горлу, кровь хлынула
на пол и в посудину, а я все еще
не мог пошевелиться. Чувствовал, как жизнь покидает меня.
Чувствовал боль. И ярость. Дикую, всепрожигающую ярость.
Ненавижу тебя, сукин сын, кем бы ты ни был!