Я все не мог для себя
решить, что меня беспокоит больше: грядущая неотвратимая смерть,
или сам процесс медленной, но верной гибели от недосыпа,
недоедания и холода. Внутренний голос мне подсказывал, что
надо меньше думать и шевелить лапами.
Потрогал ступни — едва теплые.
Попробовал пошевелить пальцами — в ответ лишь слабые
подергивания. Уколол ножом. Самка собаки! Слишком глубокий прокол
пустил мне кровь, зато от холода кровь хотя бы едва
сочилась. С осторожностью проверил все остальные пальцы,
аккуратно орудуя острием. К моему облегчению каждый палец
ободряюще отзывался болью. Это хорошо. Удивительно, чему начинаешь
радоваться. Хаген как-то обронил: радуйся тому, что есть —
дальше будет хуже. Не обнадеживает, но похоже
на правду. Жаль.
— Трезвый взгляд на жизнь
поможет тебе протянуть подольше, — повторял старик каждый раз,
когда прикладывался к бутылке. — Если повезет.
Я, кажется, начал понимать причины
его вечной язвительности. По большое части жизнь
в деревне была скучна и заключалась в тяжелом
каждодневном труде с редкой чередой неприятных сюрпризов.
В часы досуга я только и мог что впериться
в облака, смотреть за горизонт и фантазировать
об иной судьбе. А теперь, когда вижу светлое пятно
на сером небе, я уже доволен, ведь обычно его
не видать за плотной завесой снегопада. Вот только
от мыслей об еще одном дне пути все веселье испаряется.
Если я здесь не подохну, то может быть вскоре сам
буду похож на Хагена. Будем вместе сыпать колкостями, пока
желчь не забрызжет из глоток.
Ветер отыскал меня в палатке
и окончательно разбудил, сонливость отступила, в отличие
от боли в истоптанных ногах и натертых плечах.
Убил бы за костер. И за горячий обед тоже.
Мечты! Такие сладкие, такие несбыточные... Мочевой пузырь напомнил
о себе и я выбрался наружу. Хаген стоял в шагах
десяти от меня, энергично поеживаясь. Неровный горизонт был
изрезан горной грядой. С такого расстояния прикинуть высоту
гор было сложно. За десять дней пути мы почти дошли
до перевала, но оставалась самая трудная часть.
Я развязал штаны и начал выжигать свое имя на снегу.
Теперь-то я знаю, как. Первая буква «Т» — похожа
на костыль. Вторая — «е», завиток. Третья — «м»,
похожа... Упс! Вот, уже все испортил...
— Я уж было собирался
тебя подымать. — Старик стоял позади меня и рассматривал
мои художества. Он булькнул бурдюком с настойкой
и смачно крякнул. — Третья буква не похожа.