А теперь мы сами забрели прямо во владения зверя.
Прекрасно. Я конечно знал, что именно пустошь остается
вотчиной варгов, но после стольких дней пути
в одиночестве нашей скромной компании, мысль встретить кролика
и птицу казалась глупой шуткой. Оставалось только надеяться,
что ужасный волк бредет совсем в другую сторону и нас
не учует. Ага. Надеяться на удачу. Счастливый случай
сопутствует храбрым и дерзким. А я только дерзкий.
Неведомый! Что ж так страшно-то? Надо перестать думать
об этом. Я прибавил шагу.
Темнело. Взбираться наверх в кромешной тьме было глупо,
и мы устроились на ночлег. Мы сильно вымотались
от бешеного темпа, но никто из нас так
и не уснул в ту ночь. Дозор несли вдвоем —
не смогли заставить себя расслабиться. В каждом завывании
ветра чудился приближающийся зверь. Правда это глупо — варги
не воют. Что поделать, у страха глаза велики. И уши,
видать, тоже. На следующее утро, разбитые, с красными
от бессонной ночи глазами, мы двинулись в путь едва
рассвело.
Ближе к полудню началось наше восхождение. Хаген сказал,
что в этот раз привал разобьём тогда, когда доберемся
до Перста — начала тропы караванщиков. Ну или конца
тропы, смотря куда и откуда идешь. По пути
мы разворотили первое попавшееся нам тщедушное деревце
на дрова. От мыслей о костре на глаза
наворачивались слезы.
Подъем становился все круче и круче, и дышать
становилось тяжелее. Хаген выбросил свой мешок и тащил только
палатку, оставив поясные сумки. А мой мешок стал тяжелее,
но я был не против — после двух недель
в пустошах я был готов тащить дрова в зубах,
не то что за плечами. Хуже всего было то, что
зачиналась буря. Ветер был даже сильнее, чем на пустошах.
Мы вновь обвязались веревками, и я молил Хлада
о милости всей душой, возносил про себя молитву Кеннету, молил
Адамину о заступничестве, торговался душой с Неведомым.
Что угодно, лишь бы добраться до места и развести
костер.
Когда стемнело мы еще продолжали подъем. Иногда приходилось
опускаться на четвереньки, чтобы вскарабкаться и срезать
путь наверх. Я закинул копье за плечо, под перевязь,
и помогал себе клевцами, повторяя движения за Хагеном.
Надо отдать ему должное — он пер наверх как горный козел,
уверенно, размеренно и не сбавляя темп. Лишь глубокой
ночью, вымотанные донельзя, со сбитыми в кровь руками,
мы добрались до уступа с высоким, в три
человеческих роста, камнем. Камень был черный, гладкий
на ощупь, и, хотя время сильно над ним поработало, было видно,
что его сделал человек. Как можно было такую махину взгромоздить
на гору, куда мы с таким трудом взобрались, было
неясно. Может люди раньше были великанами? Нет, глупости...
На вершине Перста проступала едва различимый знак, вырубленный
прямо в камне. Глаз, прямо как у нашего Зрячего камня.
Это что же, и тут, и у нас в деревне
когда-то жили одни и те же люди? Я спросил
об этом Хагена, на что он лишь буркнул что-то
невразумительное. Да и вправду, какой прок от такого
знания? Я повалился плашмя и просто лежал, восстанавливая
дыхание.