Охранников раздражало, когда
мы жались в маленькие кучки и болтали. Каждый раз
эти уроды выкрикивали что-то типа «Бунтовать надумали, сукины
дети?» и нещадно били нас дубинками. Время поболтать,
да как-то расслабиться было только вечером, когда нам
приносили наши харчи. Утром нас не кормили.
У надзирателей даже присказки была: «Сытый мужик — плохой
работник». Как будто можно было наесться этой жидкой бурдой.
Но голод не тетка. Я набрасывался на нее как
волк на кролика, но все-равно оставался голодным.
Похлебку делили поровну, чтоб никто
не возникал. Но раздавали ее исключительно
по старшинству. Это было неписаным правилом. За еду
мы не дрались, прекрасно понимая, что в любом случае
сорвем звездюлей от солдат — похлебка того не стоит.
Охранников всегда было где-то по дюжине на сотню узников.
Всегда были люди на стене, и как минимум двое
на деревянной башенке-помосте. Нейр рассказывал, про целую
толпу рыцарей в замке, и еще больше солдатни
в деревенских казармах. Я не знал, так ли это,
да и хватало нам своих мучителей.
Особенно паскудствовал Свенд. Гонору
было как у десятерых, и жестокий черт был до одури.
Каждые третьи побои были его работой — он от этого
тащился. Больной ублюдок. По рассказам старожил, Свенд был
младшим сыном какого-то богатея, да вот только на службе
с кем-то из командиров поссорился, потому его
из рыцарей выгнали и поручили вместе с солдатней
за нами присматривать. Оттого и злобствовал, гад.
А унять его некому было. Приструнить его могли разве что
главный надзиратель Эйдж, которому частенько было
не до того, ну и конечно сам управляющий
Генрик, который почти всегда отсутствовал. Богатая родня Свенда
была ему мечом и щитом, поэтому никто ему обычно и слова
поперек не говорил. Я думал, что он будет
на мне отрываться — взгляды на меня он бросал
колючие, но, как ни странно, ко мне не подходил.
Других узников, в числе которых
оказался Сеппель, держали ниже по ущелью, у Белого
рудника, и еще дальше, у самых удаленных от замка
штолен, которые так и называли — Дальними Шахтами. Никого
из них мы не видели. Только груженые подводы,
на которых солдаты вывозили руду в плавильни, ходили
взад-вперед после заката.
Так проходили дни. Я буквально
чувствовал, как тупею, слабею, и начинаю забывать всю былую
жизнь. Как будто есть только я, кирка и камень.
И ничего больше. Основным развлечением за тяжким трудом
были разговоры шепотом с соседом, когда стражниками надоедало
стоять у нас над душой, и они сбивались в круг для
игры в кости, попутно прикладываясь к бутыли. Самому мне
особо нечего было рассказать, так что я больше задавал
вопросы, да слушал чужие истории жизни. Ну или
мы вместе костерили ублюдков почем свет.