Тут Юки снова подал знак, и Макото, издав победный вопль: «За
императора!», ринулся в финальную атаку. Брызги полетели во все
стороны. Несколько холодных капель попали мне на лицо и на шею, и я
вздрогнул. Этот непроизвольный ледяной душ вырвал меня из
воспоминаний и размышлений.
И в этот момент они меня заметили.
Макото замер на полушаге, его пистолет бессильно повис в руке.
Восторг на его лице сменился сначала удивлением, а потом широченной
улыбкой. Юки тоже выскочил из своего укрытия.
— Братец Акомуто! Ты вернулся! — заорал Макото так, будто не
видел меня лет сто. — Мы тут это… тренируемся! Да! Тренируемся
отражать атаку корейских неприятелей!
— Я вижу, тренировка прошла успешно, — ответил я, вытирая шею
тыльной стороной ладони. Голос прозвучал хрипло и устало. —
Корейцы, к счастью, повержены. Только вот сейчас явится их король в
лице тетушки Фуми, и тогда уже вам придется отражать ее контратаку
с помощью тряпок и таза с мыльной водой.
Макото мгновенно понял всю глубину тактической ошибки. Его лицо
трагически вытянулось, он посмотрел на мокрые простыни, потом на
окна кухни, откуда в любой момент мог появиться самый страшный и
пугающий из всех королей Чосона и тихо застонал.
— Братец, ты же нас не выдашь? — тихо подал голос Юки. Я весело
хмыкнул и, потрепав его голову, ответил:
— Как я могу послать на верную смерть наших лучших генерала и
стратега? Тайна мокрых простыней уйдет со мной в могилу, — и в
подтверждение своих слов я приложил руку прямо к сердцу. Мальчишки
облегченно выдохнули и снова вернулись в игру, кажется, совсем уже
позабыв обо мне.
Я покачал головой и направился к дому. На веранде Хината,
девчушка с двумя смешными хвостиками, пыталась научить кота
Карупина сидеть, но тот явно был не в восторге от педагогических
экспериментов и норовил цапнуть ее за палец. Я мысленно хмыкнул:
кота я понимал. Сам бы цапнул, если бы меня пытались дрессировать
после суток на ногах. Входная дверь была распахнута настежь.
— Херовато-кун, это ты? Наконец-то! А мы уж думали, тебя работа
проглотила!
Навстречу мне из кухни выплыла одна из моих «матерей». Я называл
ее тетушка Хару. Полноватая, улыбчивая женщина с круглым лицом и
глазами-щелочками, которые всегда смеялись. Она была воплощением
домашнего уюта и тепла. Именно она всегда следила, чтобы все были
накормлены, и знала любимое блюдо каждого из детей.