Старик на каталке просто дышал, не глядя ни на кого. А потом его
глаза прояснились, и взгляд нашёл меня. Я ожидал чего угодно:
ругани, вопросов, может, даже запоздалого возмущения. Но он молчал
и просто смотрел на меня, и в глубине его морщинистого лица
боролись упрямство, стыд и, кажется, толика искреннего изумления.
Наконец, он с трудом приподнял руку — не ту, что сжимала грудь, а
другую — и неуверенно показал мне большой палец. А затем его губы
шевельнулись, и до меня донесся едва слышный хрип:
— А мандарины оказались… дрянь.
Я усмехнулся.
— Значит, не зря вернули вас с того света. Будет повод купить
другие.
Прежде чем он успел ответить, его уже увозили в сторону лифтов,
ведущих в реанимацию. Я проводил его взглядом и только потом
осознал, что за моей спиной материализовалась фигура, чье
присутствие ощущалось физически, как падение атмосферного давления
перед бурей. Профессор Тайга.
Он стоял, сложив руки на груди, в своем как всегда идеально
чистом халате, и его лицо было абсолютно непроницаемым. Тайга
окинул взглядом опустевшую каталку, брошенные перчатки, шприц с
откачанной жидкостью и, наконец, остановил свой взгляд на мне.
Затем покачал головой.
— Херовато, ко мне в кабинет. Сейчас же.
И он развернулся и пошел, не дожидаясь ответа. Я обреченно
вздохнул. Опять. Этот «ковер» в кабинете начальника становился для
меня уже почти таким же рутинным ритуалом, как утренний кофе. Тайга
молча сел за свой стол и жестом указал мне на стул напротив. Я сел.
Он взял со стола историю болезни, которую ему уже успели принести,
и начал читать.
— Перикардиоцентез в условиях приемного покоя, — наконец
произнес он, не поднимая глаз от бумаг. — Без старшего хирурга.
Я молчал. Профессор, ну что вы опять? Мне кажется, я уже успел
доказать, что совсем не дурак. Сами же каждый день меня гоняете по
теории, так думаете, что в практике я полный дурак? Однако ничего
из своих мыслей я не сказал и лишь продолжил молчать.
— Ты осознавал риск? — продолжил Тайга. — Одно неверное движение
— и ты бы проткнул ему правый желудочек. Внутреннее кровотечение,
экстренная операция, которую было бы уже некому проводить. И в
итоге — труп в приемном покое и скандал на всю префектуру. Твоя
карьера закончилась бы, не успев начаться.
— Я осознавал другой риск, профессор, — все-таки не выдержал я,
встречая его серьезный взгляд. — Риск бездействия. У него была
тампонада. Без пункции он бы умер в течение пяти, может, десяти
минут. Вероятность летального исхода при бездействии — сто
процентов. Вероятность при моих действиях была... вполне
приемлемой.