И это его уверенность так меня развеселила внутри, что я не
сдержался и чуть улыбнулся. Профессор странно на меня глянул,
приподняв бровь, а затем бросил:
— Меньше лыбься, Херовато, и больше ассистируй. Я зайду под
желудок, ты подтяни его с краю. Только осторожно.
Я кивнул, все еще улыбаясь. Что удивительно, работали мы очень
даже слаженно, особенно для полноценного первого раза. Я мягко
придерживал край, в то время как Тайга ловко, почти наощупь,
высвобождал орган. Ткани были отечные, напряжённые, и малейшее
неверное движение могло стоить пациенту жизни. Но Тайга был точен и
дейстовал без резких движений, но с абсолютной уверенностью. И
наконец, желудок с хлюпающим звуком вернулся на своё место.
— Вдох, — велел он анестезиологу, и тот подал воздух в лёгкое
под давлением. То начало медленно расправляться.
— Теперь перикард, — сказал Тайга. — Иглу.
Медсестра подала длинную иглу. Профессор ввел ее, и в шприц
начала поступать венозная кровь: 50 мл... 100... 150. Монитор тут
же отреагировал: давление выровнялось, пульс стабилизировался.
— Тампонада снята, — подтвердил анестезиолог.
— Теперь самое интересное. Диафрагма, — сказал Тайга. —
Синтетическая нерассасывающаяся нить. Будем накладывать узловые
швы.
Я кивнул, согласный с выбором профессора. Сплошной шов на
диафрагме — это как пытаться сшить мокрую резину обычной ниткой.
Один рывок, и всё пойдёт по шву. Так что каждый стежок должен быть
независимым, как боец на посту: выдержит даже если сосед
порвётся.
Медсестра же уже держала иглодержатель. Тайга начал ушивать
разрыв, я же следил за натяжением ткани, подсвечивал, отсасывал,
когда нужно. Шов за швом ложились на место. Всё шло, можно сказать,
без сучка и задоринки, пока не сработал монитор.
— Кровотечение! Давление падает! — крикнул анестезиолог.
— Чёрт, — выдохнул Тайга. — Селезёнка. Задели при репозиции.
Зажим.
Я вслепую ввёл инструмент в рану.
— Ниже. Ещё. Стоп. Есть! Держи.
Я держал зажим, а сам корил себя за невнимательность.
Расслабился раньше времени.
— Спленэктомия? — спросил я, хотя все же не желал удалять
селезенку. Ведь на столе у нас лежал еще совершенно юный
парнишка.
— Нет, — отрезал Тайга, и я выдохнул. — Парень молодой. Ушьём.
Нить тонкую, атравматическую. Свети.
Я подсвечивал, а в душе радовался, что профессор думает так же,
как и я. Я тоже всегда стараюсь сохранить орган, если это возможно,
однако в моей практике часто встречались хирурги, которые шли по
пути меньшего сопротивления. И вот профессор накладывал шов,
кровотечение начало утихать.