Он налил мне в чашку, потом себе. Мы выпили молча. Сакэ было
тёплым и мягким, обволакивая горло.
— Сато — болтун, — наконец сказал Тайга, глядя куда-то в
пустоту, сквозь меня. — Но он хороший врач. Один из лучших.
Я кивнул. Это было первое, что он сказал о Сато-сане без
ворчания.
— Он сказал, вы обо мне… рассказывали.
Тайга медленно поднял на меня глаза. Его взгляд был абсолютно
трезвым, пронзительным, словно он пытался заглянуть мне в самую
душу. В этом взгляде не было и тени прежней усталости.
— Я сказал ему, что в моём отделении появился ординатор, который
работает так, будто у него за плечами двадцать лет стажа. И что я
не могу понять, гений он или самый удачливый идиот в истории
медицины.
Он усмехнулся. Впервые я видел, как он усмехается. Не кривит
губы в саркастической ухмылке, а именно усмехается.
— Ладно, пошли. А то угроза про клизмы может стать
реальностью.
Мы вышли на ночную улицу. Прохладный воздух приятно остудил
разгорячённое лицо. Сато-сан уже уехал. Уличные фонари бросали
длинные тени, окрашивая всё в золотисто-жёлтые тона. Шум изакаи
остался позади, и теперь нас окружала тишина, изредка прерываемая
далёким шумом проезжающих машин или скрипом ставень. Воздух был
свежим, с лёгким ароматом влажной земли и далёких цветущих
растений.
— Вам такси вызвать, профессор? — спросил я, чувствуя себя
немного неуклюже.
Тайга кивнул. Я поднял руку, останавливая проезжавший мимо
свободный автомобиль. Водитель притормозил. Профессор Тайга коротко
кивнул мне, что-то негромко сказал таксисту и скрылся в машине,
которая тут же тронулась с места, растворяясь в ночи.
Я остался один на освещенной фонарями улице. Холодный воздух
бодрил, окончательно развеивая остатки алкогольного опьянения. Я
засунул руки в карманы и неспешно пошел в сторону дома. Улицы были
почти пустынны. Изредка мимо проезжал редкий автомобиль, и его фары
выхватывали из темноты то кота, перебегающего дорогу, то силуэт
какого-нибудь полуночника.
Тишина была глубокой, нарушаемой лишь моими шагами и редким
шелестом листьев под ногами. Я наслаждался этой уединённой
прогулкой, давая мыслям свободно бродить в голове. Домой я добрался
на автопилоте.
В приюте царила тишина. Все уже спали. Я тихонько проскользнул
на кухню. На столе, накрытая аккуратным полотенцем, стояла тарелка,
а рядом лежала записка, выведенная неровным детским почерком Ханы:
«Бедному братцу, чтобы руки не дрожали. П.С. Она тебе улыбалась. Не
будь идиотом. Дерзай». Под полотенцем лежали два онигири,
завернутые в нори.