И он знал, что делал.
Веранда «Орлиного приюта» была прекрасна. Не столько деревянной отделкой и вьющимися растениями на столбах и решётках, сколько видом на Нидельское озеро. Как раз в эту пору по его отлогим берегам цвёл рододендрон. Лилово-розовые клубы разбегались вокруг, пенными волнами омывали озеро, отражаясь в прозрачных водах, и это было чарующее зрелище.
Эльга улыбнулась ди Ронну, показывая, что оценила его старания. Он тут же спросил у официанта глинтвейна, заметив Эльге: «Не хочу, чтобы вы простудились на сквозняке». Но сам лишь пригубил.
— В чём дело, эр ди Ронн, боитесь обжечься?
— Ни в коей мере, милая эра Муар. Но я не пью до ужина, тем более когда за рулём.
— Вы на Смайе, эр ди Ронн. Тут за пару бокалов не штрафуют.
— Штраф заплатить нетрудно, эра Муар. Но рисковать вашей жизнью, управляя машиной в подпитии, я не готов.
— А мне казалось, вы из тех, кто любит риск.
Ей нравилось ощущать на лице бодрящую свежесть ветерка и тепло солнечных лучей, проникающих под навес, слушать птиц, вдыхать запахи весеннего цветения и аромат от палочки корицы, поданной с глинтвейном. И нравилось пикироваться с ди Ронном.
— Есть разница между риском и глупостью, — отозвался тот с тенью раздражения в голосе. — Впрочем, вы правы. С моей стороны некрасиво оставлять вас пить в одиночестве.
Он сделал большой глоток. Затем раскрыл меню.
— Вы уже бывали здесь, не так ли, эра Муар. Чего бы вам хотелось?
— Целиком положусь на ваш вкус.
Было занятно наблюдать, как он делал заказ. Мясные закуски вместо салатов и супов, дорогие фирменные блюда. Официант удалился, и ди Ронн с усмешкой взглянул на Эльгу:
— Я прошёл проверку?
— Узнаю, когда попробую, — ответила она.
А для себя заключила: он не беден, не жаден и не прочь пустить пыль в глаза — как это свойственно мужчинам.
Эльга с любопытством рассматривала своего визави, оценивая, как он изменился за десять лет. Возмужал, это сразу бросалось в глаза. Стал крупнее, плотнее, его запястья больше не казались узкими, черты лица сделались резче и твёрже. Сильный, уверенный в себе мужчина.
— Вы так смотрите, будто решаете, запечь меня на вертеле или порубить на куски и зажарить с чесноком и перцем, — заметил он.