— Протокол составлен по форме. И подпись свидетеля есть. Что же
вы, Болотников? Нарушили общественный порядок, да еще и врете?
Болотников молчит. Не от стыда — таким не бывает стыдно. Он
упрямо сжимает зубы и прожигает меня ненавидящим взглядом.
— Прошу учесть, что Спицын и Федотов отработали трудодни, —
говорю я. — Собирали кормовую картошку по договоренности с
совхозом. Об этом есть отметки в их охотничьих билетах.
— Хорошо, — кивает Тимофеев. — Правление это учтет.
Он смотрит на Болотникова.
— А ты, Иван Николаевич, давай-ка сюда свой охотничий билет.
Пусть до конца собрания побудет у меня.
Болотников неохотно достает из кармана билет и кладет его на
стол.
Вопрос выносится на голосование. Большинством голосов
Болотникова предлагают исключить из общества охотников. Вот теперь
ему стыдно — но не за свой гнилой поступок. Болотников стыдится
того, что его поймали с поличным.
— Может, сам уйдешь, Иван Николаевич? — спрашивает его Тимофеев.
— Иначе придется приобщить протокол к повестке заседания. Потом
звонить тебе на работу. Уйдешь сам?
Болотников молча кивает. Тимофеев протягивает ему бланк
заявления. Стул не предлагает, и Болотников пишет заявление,
неудобно склоняясь над столом. Отдает заявление Тимофееву и уходит,
ни на кого не глядя.
Федотову и Спицыну объявляют общественное порицание.
— Смотрите, чтобы это было в первый и последний раз! — говорит
им Тимофеев.
Охотники молча кивают.
Им не наплевать на то, что о них думают люди. Это почему-то
вселяет в меня надежду.
— Извини, Андрей Иванович, — говорит мне Тимофеев. — К тебе
претензий нет. Спасибо за бдительность.
И пожимает мне руку.
В собрании объявляется перерыв. Охотники, громко переговариваясь
и доставая из карманов папиросы, выходят на улицу — покурить. О
Болотникове никто не вспоминает.
Тимофеев приглашает меня к себе в кабинет.
— Чаю хочешь, Андрей Иванович? — спрашивает он.
Я отказываюсь.
— Меня на улице Павел ждет.
— Видишь, как бывает, Андрей Иванович? — спрашивает меня
Тимофеев. — Ты их пожалел, и чуть сам не вляпался. Почему так, как
считаешь?
Он постукивает карандашом по столу.
Потом сам отвечает:
— Ты Спицына с Федотовым пожалел. Хотел по-человечески. А иногда
надо — по закону. Не о Спицыных думать, а о других — о тех, кто не
нарушает закон. Ладно! Что мне с этой бумажкой делать?