- Кто?
- Здрав будь, Хярг.
- И ты, Сармина.
Ворота окрылись, впуская гостей. Дальше, во дворе, разговор
пошел на каком-то особом наречии, как, прислушавшись, догадался
Вожников – на финно-угорском.
Вепсы! Точнее говоря – весь, древний народ, когда-то, во времена
Древней Руси – сильное и уважаемое всеми племя… Кстати, Белоозеро –
это же их город, племенная столица! Был когда-то таким, еще на том,
северном, берегу, а нынче – несколько раз перенесенный на новое
место - это уже и не город, а так, убогая и усохшая копия былого
величия и блеска. Тем более, сейчас – под властью Москвы.
- Входи, гость, - переговорив с Сарминой, Хярг – низенький,
широкоплечий – указал на маленькую избенку, притулившуюся на самом
краю двора… скорей, даже – баню… да! Точно – баню, сейчас, в
сумерках, темнеющую, словно оплывший сугроб.
- Серафима ждет тебя. И примет. Иди же.
Вежливо кивнув, молодой человек подошел к бане и, остановившись,
осторожно стукнул в дверь.
- Войди, - послышался женский голос.
Егор вошел, низко склонившись, чтобы не удариться лбом.
- Вот сюда, сюда, к лавке…
Вожников, наконец, выпрямился, увидев в тусклом свете лучины
высокую, одетую в длинное льняное платье девушку с большими, чуть
вытянутыми к вискам глазами, темными, как южная ночь. Такие же
темные волосы ее ниспадали на плечи, в лице было что-то восточное –
быть, может, скулы или, скорее, глаза. Это, впрочем, не портило
общее впечатление, скорей, придавало красотке изюминку, некий
шарм.
- Я – Серафима.
- А я…
- Я знаю – Егор. Положи деньги на лавку, туда.
Молодой человек поспешно выполнил указанное, и волшбица выразила
свое удовлетворение легким, едва заметным кивком.
- Сними полушубок, здесь тепло… Кинь на лавку… так… Рубаху тоже
сними.
- Но… - несколько замялся Егор. – Я бы хотел…
- Я знаю, чего ты хочешь, - тонкие губы ведуньи тронула легкая
улыбка. – Чувствую… Подойди ближе, встань на колени… так… теперь
наклони голову. А вот теперь – пей! Не бойся, это просто квас,
правда, сильно хмельной, ядреный. Пей, пей!
Молодой человек послушно исполнил все, почувствовав
прикосновение нежных девичьих рук… ему вдруг почудилась песня…
хотя, нет, не почудилась – волшбица Серафима запела! Тихо,
вполголоса, на непонятном языке – весянском? Мелодия казалось
простой, а припев повторялся все чаще и чаше – речитативом: