Во первых строках сего письма передаю
тебе привет от драгоценной твоей матери, Евдокии Максимовны,
которая молит Бога о тебе неусыпно всякий день, как и все
мы...»
Дальше батя рассказывал о всяких
случившихся событиях, и рассказы эти во многом пересекались с
Серафимиными, но как бы подсвечивали их с другой стороны. Об одном
только у Серафимы не было:
«А ещё случилась у нас оказия. В
окрестностях объявились двое проходимцев, представлявшихся
землемерами. Белобрысые изрядно и с говором ненашенским. Искали
казака, который с польского фронта вернулся с «Локустой». Ребяты,
конечно, их повязали, да сдали в сыскной приказ. Серафимке ничего
говорить не стал и другим заказал, чтоб не пугалась, но держим её
от худого случая всё время под присмотром...»
Вот тебе и ответ! И не знаешь,
взаправду, что лучше – сказать беременной или не сказать? И худо не
станет ли ребёночку?
Что за, интересно, ироды белобрысые?
Уж не тех ли насильников сродственники, за кровной местью явились?
Один, помнится, сильно блондинистый был...
Аннушка нахмурилась и принялась
проверять пульс, лоб тряпочкой мокрой промакивать и руками
светить:
– Илья Алексеевич! Ну-ка прекратите
волноваться, вон как у вас сердцебиение усилилось!
– Да как не волноваться-то?! Дома
экие страсти происходят.
– С супругой вашей хорошо всё, она
под опекой родственников. Да и недоброжелателей ваших поймали.
– А коли другие явятся? – впрочем, я
тут же себе и возразил. – Места у нас малолюдные, всякого чужого за
версту видать. А теперь казачки ещё и предупреждены.
– Вот видите! – обрадовалась Аннушка.
– И всё же, давайте-ка мы вас в лечебный сон отправим...
– Только письма под подушку
положите.
– Всенепременно!
И почти двое суток я спал. Проснулся
– опять лежу, ничего не делаю. Третий день, почитай! Уже на стену
от безделья лезть охота. И тут ко мне посещения разрешили.
Первым пришел хорунжий Соколов. Весь
при параде, медали-ордена солнечные зайчики пускают, чуб завит –
красавец. Поставил под кровать сумку с чем-то звякнувшим.
– Это, – говорит, – тебе. Потом
посмотришь, как доктора скажут, что можно...
А потом ошарашил известием, что
продавил начальство, чтоб подали прошение – на меня, на очередную
медаль. Вбил он, видите ли, себе в голову, что я его телом от
попадания закрыл! И главное – не верит, что случайно,
обижается: