Оказавшись женихом шведской принцессы, я хотел было
поразить ее своим музыкальным талантом. Песен я знал немного, и
все, как вы понимаете, на русском. Пробовал перевести на немецкий
-- не легла, шведского я вообще не знаю, а вот на английский, как
ни странно, что-то получилось. Принцессе я ее, впрочем, так и не
спел, так что сегодня должна быть премьера.
Я глубоко вздохнул и, закрыв глаза, представил себе
сказочную страну с зеленой, как изумруд, травой и журчащими, как
серебряные колокольчики, ручьями. И над головами присутствующих
поплыли слова песни группы "Мельница"...
Мое пение, да еще на ненавистном им английском
языке, шотландцы встретили настороженно, однако примерно со второго
куплета их насупленные лица стали разглаживаться, а уж услышав про
пьющую Шотландию, благодарные слушатели разразились приветственными
криками и принялись подпевать. Похоже, песня им понравилась. А я,
понизив голос, закончил словами про то, как пьет российский
народ.
А потом грянул с новой силой, заполняя звонким
голосом пространство:
-- Пусть буду я вечно больным.
И вечно хмельным!
Из толпы горцев выступил Джон Лермонт и с поклоном
заявил:
-- Вы прекрасный поэт, ваше королевское высочество,
пожалуй, после такого поражения я брошу занятия поэзией.
-- Что вы, друг мой, ни в коем случае не делайте
так, напротив -- продолжайте свои занятия. Скажу вам больше:
постарайтесь привить страсть к сочинительству вашим детям. И кто
знает, может, ваши потомки прославят род Лермонтов не только как
храбрые солдаты, но и как искусные поэты.
Наладив хорошие отношения с шотландцами,
составляющими значительную часть шведских войск, я решил, что пора
бы подружится и с русскими властями. Как я уже говорил, власть эту
в Новгороде представлял воевода князь Одоевский Иван Никитич,
имевший прозвище Большой. Вот к нему я и отправился в гости, взяв с
собой неразлучных Лелика с Боликом и Аникиту. Якоб Делагарди
предупреждал меня, что князь-воевода держится русских обычаев и
принимает гостей "совершенно варварски", но испугать ему меня не
удалось.
Если князь и удивился моему визиту, то виду не
подал. Встретил на крыльце с приличествующей обстоятельствам
помпой. Княгиня, нестарая еще женщина с румяным лицом, с поклоном
подала мне ковш "испить с дороги". Я, грешным делом, опасался, что
поднесут мне тройной перцовой, но, по-видимому это была, точнее,
будет, фишкой Петра Великого. В ковше был квас, причем довольно
ядреный. Кстати, по словам Аникиты, с которым я предварительно
немного проконсультировался, почетным гостям подносят мед или
заморское вино, но князь, видимо,таким образом выражал фронду. Но
не тут-то было -- не знаю как прочие иноземцы, а я выпил квасу с
удовольствием и поблагодарил княгиню. Как говорят московские бояре,
я представлял себе довольно слабо, но как-то само собой у меня
вырвалось в совершенно шолоховском стиле: