-- Честно говоря, так себе, -- засмеялся адъютант.
-- Волынщик из него получше будет.
-- Это кто тут сомневается в моем поэтическом даре!
-- заревел во весь голос некстати проснувшийся Лермонт. -- Я
вызываю этого негодяя!
Только что беспробудно спавший конный лучник резво
выхватил здоровенный клеймор2 и, похоже, собирался
атаковать. Я как в замедленной съемке вижу, как Кароль вынимает из
седельной кобуры пистолет, и вдруг в голову молоточком стучит
мысль: "Лермонт, Лермонт..." Блин, это же предок Михаила
Юрьевича!
# # 2 Шотландский двуручный меч.
-- Эй, Кароль, отставить! -- вскричал я и обратился
к обиженному до глубины души поэту: -- Мой добрый друг, я вовсе не
хотел обидеть вас, но уж коли вызов сделан, я принимаю его. Однако,
поскольку вызвали меня, я имею право на выбор оружия, не так
ли?
-- Дорогой сэр, вы выглядите как благородный
человек, и очевидно, то, что вы сказали, справедливо. Склоняюсь
перед вашей мудростью! -- пьяно помотав головой, заявил предок
великого русского поэта.
-- Отлично, коль скоро спор зашел о поэзии, то ее я
и выбираю для поединка!
-- Н... не понял...
-- Друг мой, завтра утром в присутствии всех этих
джентльменов мы с вами поочередно исполним по балладе. Кто сделает
это лучше, тот и победит. А эти достопочтенные господа будут
арбитрами. Вы готовы вынести на их суд свое сочинение?
Озадаченный поэт некоторое время хлопал глазами,
но, как видно, мысль выступить перед большой аудиторией пришлась
ему по вкусу, и он согласился.
Рано утром за городом собралась большая толпа
шотландцев. Даже не думал, что их столько в шведской армии. Джон
Лермонт, на удивление трезвый, вышел из толпы и приветствовал меня
со всем возможным почтением. Видимо, ему объяснили, кого именно он
пытался вызвать по пьяни на поединок. Бросили жребий, и первому
выпало петь шотландцу. Выйдя вперед, он поклонился собравшейся
публике и довольно хорошим голосом завел песню. Не могу судить об
ее достоинствах, поскольку не силен в гэльском наречии, но публика
восторженно приветствовала своего поэта.
Потом пришла моя очередь. Я, взяв в руки свою
гитару, взял несколько аккордов, и вдруг на меня накатило видение
из моего прошлого-будущего...
Я и раньше слышал эту песню. Ее иной раз исполняли
наши доморощенные гитаристы, но особого впечатления она на меня не
произвела. Но однажды Алена вместо модного клуба затащила меня на
какую фолк-вечеринку. Там играла незнакомая мне группа,
использовавшая помимо привычных гитар достаточно редкие инструменты
вроде ирландской волынки и арфы. Но поразила меня не столько их
игра, сколько пение солистки. Это было так здорово, так не похоже
на все, что я слышал до сих пор, что я стоял как завороженный.
Хотелось слушать и слушать эту необычную девушку. Или пойти на край
света и убить какого-нибудь дракона в ее честь, и хрен с ним, что
все драконы давно в Красной книге. Если бы я не был влюблен тогда в
Алену, я бы, наверное, не устоял перед ее чарами. Да, в общем, и не
устоял, и ее волшебное пение долго звучало у меня в голове. Не знаю
почему, но тогда я не узнал, как ее зовут, лишь много позже мне
стало известно ее имя, такое же прекрасное и таинственное, как и ее
пение. Хелависа, или Наташа О'Шейн.