Стюарды убежали, ещё не дослушав, и уже через минуту вернулись,
притащив, что потребовал Митрич. Тот, довольный таким послушанием,
одобрительно крякнул и приступил к потрошению.
— С любой твари берём только артефактные потроха. У лупоглаза
это печёночный пузырь и бельма, — вещал он с видом профессора
анатомии, сопровождая свои слова действием. — Бельма выковыриваем
вот так… Ложечку под нижнее веко… вот таким вот движением… Раз. И
два. Их отправляем сюда вот, в раствор (в большом бочонке дважды
плюхнуло) Теперь пузырёк… Шупаем ребро с правого боку… и вдоль
ребра, р-р-раз. Потом рукой в брюхо… ага, шупаем печень и ниже…
оп-па, подрезаем, готово. Главное, не расплескать.
Митрич сцедил пузырь в малый бочонок, на треть наполненный
тягучей маслянистой субстанцией, и обвёл нас всех взглядом:
— Понятно?
— Да чего ж не понять? Не сложнее, чем свинью потрошить, —
кивнул мичман Трофимов. — Можно попробовать?
— Нужно, — довольно ухмыльнулся Митрич, передавая ему
приблуду.
Мы переходили от туше к туше, меняясь по очереди. Мичман, стюард
один, стюард второй повозились, но справились. Неожиданно ловко
получилось у офицера. Он хоть и выглядел недовольным, не стал
качать права и выпотрошил лупоглаза ловчее, чем дед. Словно всю
жизнь этим занимался.
— Эт ты где так наблатыкался? — оценил проявленное мастерство
Митрич.
— Врач я с «Архангела». Раньше хирургом служил, — тяжело
вздохнул офицер.
И я его вспомнил. Судовой медик. Видел мельком в суматохе после
обстрела. Заодно определился и с его магией. Лечебная, скорее
всего. Как у Пётр Петровича.
— Не кручинься, сынок, всё наладится. Лекари в Диких Землях на
вес золота, не пропадёшь, — приободрил его Митрич, забрал ложко-нож
и, остановив взгляд на Мишеньке, протянул ему инструмент. — Давай,
сынок, ты последний остался.
— Я вам не мясник, — заявил он, брезгливо отталкивая рукой
испачканную слизью и кровью приблуду. — Дворянину не пристало…
Что дворянину не пристало, он недоговорил. Ложка с треском
впечаталась ему в лоб.
— Что я говорил? Слухать меня, — отчеканил Митрич, погрозив ему
пальцем. — Что я говорю? Потрошить лупоглаза.
— Не буду! Меня от одного вида этой твари тошнит, — заупрямился
Мишенька, утирая лоб рукавом. — И не смейте меня бить!
— Так то ж не битьё, то ж наука, — почесал бороду Митрич,
озадаченно посмотрел на струмент и снова протянул его Мишеньке.